Выбежав из комнаты, Ромка присоединился к большой компании. Они дошли до первого перекрестка, свернули на узкую тихую улочку и вошли в приземистый одноэтажный домик с небольшими окошками. Все они сейчас были распахнутыми, и легкий ветерок пробегал по свежим занавескам. Изнутри пахло чем-то жареным.
На кухне за большим, покрытым простой клеенкой столом сидели дети, Ромка насчитал пятерых: двух мальчиков и трех девочек. Все они были очень маленькие, один вообще едва возвышался над столом. Четверо детей были по-деревенски белоголовыми, и среди них контрастно выделялся один мальчишка, маленький, темненький, с большими черными глазами. Ребятишки ели пухлые румяные оладьи и запивали их молоком из больших кружек, а невысокая полная женщина, стоя у плиты, ловко жарила оладушки на большой сковородке и только успевала подкладывать в быстро пустеющие миски.
Увидев вошедших, черненький мальчик опустил вниз свою вилку с оладьей и замер в испуге.
Женщина вопросительно посмотрела на незваных гостей.
– Здравствуйте, Валентина… – начал Евгений Михайлович.
– Георгиевна, – настороженно подсказала она.
А Евгений Михайлович указал на темненького пацаненка и спросил:
– Это ваш сын?
Валентина Георгиевна отложила половник.
– Да. А в чем дело?
– Да какой там сын? Никакой он ей не сын, он ей вообще никто! У нее и опекунство-то на него не оформлено, подбирает кого зря, то щенков, то котят, теперь вот этого оборвыша привела.
Ромка и не заметил, как рядом с ними оказалась какая-то худая-прехудая, нескладная тетка, которую никто не просил влезать в разговор. А тетка язвительно продолжала:
– И документов у нее на него никаких нет. – В слове «документов» она сделала ударение на второй слог, как почтальон Печкин.
Ромка сразу узнал этот голос. Эта женщина и приходила сегодня утром к Наталье Алексеевне, когда он сидел в своей кладовке.
Валентина Георгиевна схватила с плиты половник, замахнулась на тетку и пошла на нее грудью.
– А ну, Раиса, убирайся отсюда подобру-поздорову. Я тебя к себе в гости не приглашала, и не твое это дело.
– Погодите, – остановил ее Евгений Михайлович, не обращая на тетку никакого внимания. – У меня есть подозрение, что ваш приемный сын украл у меня деньги.
Женщина резко развернулась к столу:
– Русланчик, это правда?
Мальчик затравленно затряс головой и чуть слышно прошептал:
– Нет.
– Да разве ж он сознается? – недобро усмехнулась Раиса.
А Евгений Михайлович, не глядя на нее, снова обратился к Валентине Георгиевне. Голоса он по-прежнему не повышал.
– Возможно, мы ошибаемся. И чтобы между нами не было никакой неясности, я бы попросил вас показать, в чем он вчера был одет.
– Пожалуйста, мне не трудно, – ответила женщина.
Она вышла из кухни в комнату и вынесла оттуда синюю футболку со светло-желтой полоской.
Ромка узнал эту футболку. Она и была вчера на убегающем от них мальчишке. Мужчины переглянулись, а Евгений Михайлович сказал:
– Увы, судя по майке, это был он. Хотя если в вашем поселке есть еще один мальчик, похожий на вашего, и точно так же одетый, то я охотно возьму свои слова назад.
Валентина Георгиевна снова подошла к пацану и взяла его за подбородок.
– Русланчик, признайся, ты заходил вчера в дом к этому человеку?
Мальчик вздохнул и тихо-тихо сказал:
– Я только через забор перелез, чтобы котенка поймать, но он обратно на улицу выскочил, и я за ним.
– Ты не сочиняешь? За каким котенком?
– За Аленкиным.
– Ты мне честное слово даешь?
– Честное.
– А почему ты от нас убежал? Не остановился и не объяснил, что дело в котенке? – недоверчиво спросил Святослав Петрович.
– Потому что вы за мной погнались, – ответил мальчик.
«Резонно, – подумал Ромка. – Я бы на его месте тоже убежал».
Он вспомнил, как сам вчера гонялся за чужим котенком и, если бы не грозный пес, тоже бы проник в чужой двор, и неизвестно, в чем бы его потом обвинили. И еще он припомнил другого котенка, который выскочил со двора Евгения Михайловича перед самым его носом. Выходит, малец говорит правду?
– Да какой там котенок! Теперь у всех в поселке вещи и деньги пропадать начнут, и ты, Валентина, по гроб жизни не расплатишься. Мало тебе своих голодранцев? – снова заверещала тетка Раиса.
– Не твое дело! – закричала в ответ Валентина Георгиевна.
И правда, какое ее дело, подумал Ромка. Он таких теток знал, их и в Медовке было навалом, и в любом другом поселке они тоже имеются. Живут одними сплетнями, тем, что наговаривают на людей всякие гадости.
Ему стало очень жалко мальчишку. Похоже, что Святославу Петровичу тоже.
– Возможно, что так оно и было, и мальчик в самом деле искал котенка, – примирительно сказал он, снова обращаясь к Валентине Георгиевне. – Он же ребенок, мы все в детстве по заборам лазили. Вы им, – он кивнул в сторону тетки Раисы и Евгения Михайловича, – другие его вещи покажите, для полного, так сказать, успокоения.
– Пожалуйста, – ответила женщина.
Снова метнувшись в комнату, она вынесла оттуда старенькие джинсы, потертую курточку и с негодованием потрясла ими перед незваными гостями.
И вдруг то ли из джинсов, то из куртки на пол выпали блестящие пластиковые карточки. Ромка подобрал их, поднес одну к глазам, прочитал: «VISA» – и посмотрел на мальчишку. Тот с огромным удивлением смотрел на все эти предметы, и удивление в его глазах сменилось страхом.
– Я их не брал, – прошептал он.
– Ваши? – спросил Ромка у Евгения Михайловича, очень надеясь, что тот скажет, что у него были совсем другие карточки, а эти неизвестно чьи, и что они старые и вообще никому не нужны. Но его новый знакомый взял карточки в руки и пожал плечами.
– Мои. Хорошо, что хоть в банки теперь не придется ехать.
Валентина Георгиевна смотрела на Евгения Михайловича с неподдельным ужасом, потом перевела глаза на мальчишку и жестко сказала:
– Руслан, я тебе поверила, а ты, выходит, меня обманул.
У мальчишки расширились глаза и задрожали губы:
– Я не обманул тебя! Не обманул!
В следующий момент мальчик выскочил из-за стола, ужом проскользнул мимо всех и скрылся за дверью.
Святослав Петрович покачал головой:
– Ну, знаете, это уже патология, когда отрицается очевидное. Может быть, ребенка стоит показать психиатру?
А на лице Раисы появилась удовлетворенная, злорадная ухмылка, от которой Ромке стало противно.