— С тобой все в порядке?
Мне удалось что-то пробормотать в знак согласия.
— Думаю, что это могло принадлежать ему.
Наоми вытащила руку из кармана; в ней был зажат браслет из кожи с тремя деревянными бусинами.
— Его?
Я взяла браслет рукой в перчатке.
— Да. С тех пор, как он был еще малышом. Он купил его в Италии, когда мы были там всей семьей. Просто старая дешевая вещь.
Я прижала его к своей щеке, подержала немножко, затем надела себе на запястье.
Наоми сказала:
— Моя машина недалеко отсюда.
Мы остановились и посмотрели друг на друга.
— Что ты собираешься делать? — спросила я. Наоми посмотрела вокруг, словно кто-то мог прятаться в тростнике или высокой траве.
— Я поймала его взгляд в суде, — сказала она. — Когда давала свидетельские показания. Он улыбнулся мне. Одной из своих загадочных улыбок. Вот тогда-то я окончательно и поняла, что мне делать. Я бросаю все. Начну новую жизнь.
— А ты сможешь?
— А почему бы и нет? У меня нет семьи. Может быть, именно поэтому я и влюбилась в Брендана. Подумала, что мы оба сироты, которые встретились, чтобы защищать друг друга в этом странном безумном мире.
Она резко засмеялась, и ее смех был похож на лай, затем потрясла головой, словно вытряхивая из нее что-то.
— Однажды он снова будет на свободе, тогда и постарается найти меня.
— Но еще же не сейчас.
— Нет, но как долго это продолжится?
— Ему дали десять лет — значит, он выйдет через пять или шесть лет. Можешь быть уверена, он будет образцово-показательным заключенным, очарует всех. Но Прайер сказал, что они собираются возбудить дело о смерти Лауры и Троя, проведя повторное расследование… Тогда… кто знает. Может быть, он пробудет в заключении значительно дольше.
— Может, да, а может, нет.
— Куда ты направишься? — спросила я.
Воцарилось молчание, она напряженно смотрела на меня, словно запоминая мое лицо.
— За границу. Но пожалуй, лучше не говорить тебе.
— Наверное, ты права.
— Знаю, что права.
— Удачи, — сказала я. — Буду думать о тебе.
— А что будешь делать ты?
— Ничего.
— Ничего?
— У меня есть шесть лет. Я буду тратить их по одному дню за один раз, попытаюсь любить так, как я ненавидела. А дальше? Там будет видно.
— О, — тихо промолвила она, — ты все еще ждешь?
Я поморщилась. Впрочем, отчасти она права. Продолжаю ждать Брендана, а когда он придет, буду готова встретить его, как солдат, чувствующий приближение врага даже во сне.
— Больше мы никогда не встретимся, да?
— Думаю, нет, не встретимся, правда?
— Расстаемся навсегда, — произнесла я и впервые улыбнулась ей.
Мы обе одновременно протянули руки; жаркое рукопожатие. Мы пристально смотрели друг другу в глаза, не отводя их в сторону. Все равно что смотреть в бездонную пропасть.
— Возможно, мы поступили неправильно, да? — спросила она. — Стараюсь представить, как буду оправдываться перед людьми, не уверена, что смогу, кроме…
— …того, что спасла себе жизнь, — закончила я.
— Надеюсь, да, — вздохнула она. — А как ты? Ты рассказала своему… своему бойфренду?
— Нет, — ответила я. — Понимаю, что должна. Но не расскажу. Лучше сохраню это в себе.
Все было сказано, добавить было нечего. Наши руки расцепились.
— Прощай, — тихо проговорила она.
— Прощай.
Она повернулась и пошла по дороге, по которой пришла, а я смотрела ей вслед, наблюдая, как все меньше и меньше становилась ее фигура, пока не превратилась в точку на горизонте и затем исчезла совсем. Потом я повернулась и, подставляя лицо леденящему ветру, пошла обратно по мрачной болотистой почве, с кружащими надо мной птицами, обратно к старинной серой церкви и своей машине. Обратно по узкой дороге к широкой, дальше к шоссе, назад в бурлящий город, где протекала моя жизнь. Вверх по лестнице, к Дону.
— Я дома, — сказала я, вслушиваясь в слова, когда произносила их, повторила для уверенности: — Дома.
— Я скучал по тебе.
— Вот, — сказала я, целуя его, — теперь я здесь.
Дорогой мой Трой, думаю, пришло время нам расстаться. Не представляю, как обойдусь без тебя, но попытаюсь. Прости…