— Благодарю за оптимизм, — кисло сказал Этельвульф.
Официантка, шурша рясой, принесла заказ на деревянной дощечке. Тушёный цыпленок был прибит к дереву гвоздями (прозрачный намёк на распятие), сбоку дымился картофель. Запах «ангел» издавал восхитительный, и чёрт ощутил, что проголодался. Он отрезал себе кусок, наколол на вилку-трезубец и разжевал. Да, шеф-повар тут гений. Говорят, раньше работал в отделе чревоугодия и кучу народу отправил на муки в Ад: вот, безусловно, хитрая задумка… человек без задних мыслей приходит в авторский ресторан, наслаждается там отлично приготовленным блюдом, чревоугодничая, — и не в курсе, что сие действо есть смертный грех. Иногда Этельвульф всерьёз задумывался, есть ли в Раю кто-нибудь вообще? Или там, офигев от одиночества, летают лишь стаи белых голубей…
— Хочешь? — он пододвинул «ангела» в сторону Мурмура.
— Не, чувак, спасибки, — ответил тот, копаясь в недрах айфона. — Не, ну ты сечёшь? Монстром в шкафу пугать трёхлеток. Да, как бы и с тобой такого не приключилось.
— Спасибо, — улыбнулся Корнелий, показав зубы с застрявшей курицей. — Ты очень мил.
Мурмур залпом осушил бокал пива.
— Мужик, ну с этим ващет надо чота делать, — развивал он активность. — Ты пробовал ну… как-то взбесить его? Скажем, типа… у попа этого есть домашние животные?
— Имеются, — подтвердил бес, расправляясь с «ангелом». — Нехарактерные такие даже… знаешь, сперва, получив задание, пока я ближе с ним не познакомился, радовался — вижу, собачка у него на квартире живёт, чихуахуа. Ну, думаю, дело в шляпе — мелких карманных псин только изощрённые мужеложцы держат да девицы гламурные а-ля Пэрис Хилтон. Конечно, немного напрягло, что собачку зовут Серапион, но… ну, в общем, оказалось, фигня. Чихуахуа лишь досталась ему в наследство от почившей в бозе чокнутой старушки-соседки. Так что надежда на мужеложество не оправдалась.
— Убей собачку, — бестрепетно предложил Мурмур. — Поп будет психовать. Прикинь, приходит он после молитвы, такой весь одухотворённый. Включает свет, а там — оба! — чихуахуа, распотрошённая в центре пентаграммы. И стены все в кровище… у двери огромные алые буквы: «Люцифер король, слава Сатане». Смотрит он грустно на всё это и говорит: «Да ёб вашу мать!» И ты уже на десять процентов ближе к своей цели.
— Ты святого отца не знаешь, — вздохнул Этельвульф, с откровенным удовольствием принявшись за картошку. — Его и слон распятый в комнате выматериться не убедит.
Мурмур-младший приподнял тонкие брови.
— А ты уже пробовал?
— Нет, слишком энергозатратно. Но поверь на слово, не сработает и это. Да и не могу я убивать собак. У англичан к ним пиетет, любим охоту. Меня ещё на первых чёрных мессах демоны постарше стыдили — да что ж ты так, пуделя несчастного не загрызёшь? Мамины старобританские гены никуда не денешь. Сердце ведь кровью обливается.
Он отставил пустую дощечку с костями и вкусил пива.
— Чувак, тебе бы психолога навестить, — тревожно предложил Мурмур, провожая взглядом «монашку» с потрясающим бюстом. — Неужели совсем никого убить не можешь?
— Да ты в своём уме? — возмутился Корнелий. — Всех могу. Но вот собачек — никак.
Бес чувствовал себя в этом разговоре полным идиотом. Увы — демона, чей папа занимает такой пост, не следует слать нафиг без причины. Потом проблем не оберёшься.
— А какие-то ещё животные у попа дома имеются? — продолжал напирать приятель.
— Только одно, — вспомнил Этельвульф. — Волнистый попугайчик по имени Кеша, серо-голубого цвета. Он тоже от старушки достался. Довольно милое создание, умеет говорить «Кеша хороший» и «Каши хочешь?». Я ему пару раз горстку семечек с собой приносил.
— Убей попугайчика, — немедленно потребовал Мурмур.
Бес притворился, что поглощён созерцанием пузырьков в бокале пива. В юношестве он часто представлял себя на службе у Сатаны в качестве рыцаря в рогатом шлеме и чёрных доспехах. Поражая обоюдоострым мечом с шипами святых угодников в пылу битвы и невзирая на тяжкие раны, он громогласно провозглашал славу Люциферу. Но честное слово — ни разу, вот совсем ни разу в этих мечтах Корнелию не виделось, как рыцарь Ада приносит на алтаре в жертву волнистого попугайчика. По выражению его лица соглядатай Мурмур Мурмурович понял, что ляпнул знакомому нечто невразумительное.
— Ну, ты сам решай, как лучше, — промямлил он. — Хотя иногда силам зла стоит схватиться и за соломинку, покуда нет бревна. Отойду к бару за бесплатным минетом, бай-бай.
Через час Корнелий вышел наружу и поднял воротник куртки, глядя на силуэты зданий в мокром тумане. Приятный город. Как и в Британии, весна тут похожа на позднюю осень: сплошной дождь, грязь и мрак. Он прикинул, какое такси ему вызвать домой — обычное или демоническое? В кармане было двести рублей — домой в Отрадное явно не хватит. Бесовскую же кредитку изрядно пощипал визит в «Адскую Кухню»: низшим демонам жалованье в мане начислялось по самому убогому тарифу. Искусителям-полукровкам (в отличие от первородных) по статусу не полагалась даже отдельная квартира: сопредседатель Коллегии Демонов Асмодей был уверен, что убогие жилищные условия стимулируют к большему стремлению сбивать людей с пути истинного. Подумав, Корнелий сплюнул на асфальт пивной слюной и уныло побрёл в сторону метро.
Дверь квартиры в панельной девятиэтажке ему открыл юноша восточного типа.
— Саляму алейкум, — поздоровался он. — Я уже беспокоиться стал, брат. Кебаб будешь?
Хамад имел столь сахарную внешность (оливковая кожа, чёрные глаза и ангельское лицо), что, получи он доступ к тусовкам богемы, Зверев с Моисеевым уже дрались бы за него на ножах. Будучи иракским демоном-раджимом, он, подобно Этельвульфу, не смог перепрыгнуть на восьмой уровень и позорно провалил предпоследнюю миссию. На верховном совещании шайтанов в Багдаде Хамада единогласно приговорили к ссылке в Россию — где он и обретался уже пару веков. Три года назад раджиму наконец-то вновь доверили миссию — подбить на плотский грех восемнадцатилетнюю девственницу. Тут Корнелий откровенно сочувствовал своему соседу: с таким суровым заданием бедолага рисковал остаться здесь навсегда, ибо местный дефицит девственниц возраста зрелости ощущался довольно наглядно. Правда, последние четыре месяца он обхаживал юную девушку южного типа, и та яростно отвергала его настойчивые домогательства — сердце раджима лелеяло робкую надежду. В углу прихожей, обклеенной обоями цвета шаурмы, валялся заляпанный грязью жилет дворника — Хамад только-только пришёл с работы. Ему понадобилось много времени, чтобы окончательно понять: восточный демон в человеческом обличье может рассчитывать в Москве сугубо на место гастарбайтера.
— Благодарю, — сказал Этельвульф, заходя в квартиру. — Я в «Адской Кухне» перекусил.
Он нагнулся, развязывая шнурки на ботинках.
— Может, хотя бы хумус скушаешь, брат? — вежливо настаивал Хамад. — Лепёшки есть, я тут чай сделал, хвала Иблису жесточайшему, — горячий, прямо как в Аду. Тамам? [1]