Такси!..
Вестибюль «Фудзиямы».
— Меня никто не спрашивал?
Сумка, вещи, компьютер, пистолет, будь он трижды проклят!..
Сдавать ключ нельзя. Пусть сидят и ждут.
Уже отойдя на достаточное расстояние от гостиницы, Шостак успокоился, нашел в переплетении улиц тихий тенистый дворик и сел на лавку. Здравые мысли возвращались к нему, как вода во время прилива.
Он не может бегать вечно. Дни, полные тревог и оглядок, скоро закончатся. Ему не вынести этой гонки. Вскоре Никитин задержит его в какой-нибудь подворотне или очередной гостинице. Так ловят квартирных воров или уличных грабителей, срывающих шапки с прохожих. Его, Витольда Шостака!.. Этому нужно положить конец, иначе жизнь окрасит не оттенок благополучия, чего он добивался все это время, а совершенно отчетливый колер коридоров тюрьмы.
Врач поставил сумку на лавку, сунул в нее руку и вынул бумажный сверток. В нем хранился «ТТ», купленный у Морика. В глазах Шостака появился хищный блеск, едва оружие коснулось его ладони. Они горели так, когда он со скальпелем в руке приближался в лаборатории ЦПЛ к испытуемому.
— Сумку мы оставим в камере хранения, — прошептал в каком-то экстазе Шостак, засовывая пистолет за ремень брюк и не замечая, что говорит о себе во множественном числе. — На вокзале. Там ведь она обязательно должна быть.
Убить врага. Пересмешника. Того, кто идет по его следам, не успевающим остывать, думает так же, как он, Шостак. Убить Никитина.
— Он сумасшедший, — продолжал шептать Шостак, вызывая недоуменные взгляды прохожих. — Да, сумасшедший. Это я как врач говорю. Нормальный человек не способен думать так. Он не наступит на гвоздь, жена не испугает его, спрятавшись дома за дверным косяком. Потому что этот ублюдок обязательно проверит, нет ли там кого. Это я как врач говорю.
Шостак зашел на вокзал, как танкер протаранил всех, кто стоял в очереди в камеру хранения, и пробрался к сухонькому старичку, выдававшему жестяные номерки.
— Сумка, — глухо прогудел Шостак. — Одна штука. До завтрашнего вечера.
Узнать местонахождение райотдела Ожегова, в котором, по его словам, появилась группа из Слянска, не составило для бывшего главврача ЦПЛ никакого труда. Ожегов был на месте, в своем кабинете. Заодно Витольд Романович услыхал еще одну новость. После двухчасового отсутствия группа снова вернулась в РОВД и сейчас находилась там.
— Я успею, — улыбнулся Шостак, отключая телефон.
— У вас когда ремонт последний раз делали? — спросил Стариков, разглядывая интерьер кабинета Булгакова.
— В РОВД, что ли? — отвлекся от беседы с Никитиным Андрей. — Никогда. Откуда деньги-то? Раз в год мелких правонарушителей в кабинеты загоняем, они потолки белят, пол с окнами моют. А что?
— Ты Андропова-то сними со стены, — посоветовал Игорь. — Неактуально. Особенно в сочетании вон с той бутылкой из-под водки, что в урне лежит.
— Да пусть висит! — отмахнулся Булгаков. — Там, за портретом, дыра в стене до самых кирпичей.
— Итак, что мы имеем? — вклинился в бестолковый разговор Никитин. — Гражданин Ежов прибыл в совершеннейшем здравии в адрес, по которому он зарегистрирован вот уже двадцать лет. Нельзя сказать, что его любят соседи, истосковавшиеся по нему. Но они отлично помнят этого человека.
— Я бы тоже помнил человека, если бы он двадцать лет назад за мной и денно и нощно с топором в руке бегал, — веско заметил Саморуков, продолжая ковырять носком ботинка плинтус, находящийся в состоянии полураспада.
— Отсюда вывод: Шостак приехал в Заболоцк, на свою историческую родину. План его понятен. За двадцать лет человеческая память стирается, хиреет. Приехав в Заболоцк, Шостак сможет постепенно убедить всех в том, что он и есть Ежов, исцелившийся от безумия. Психиатр знает, как сделать это грамотно. Своего бывшего подопечного он хорошо изучил. Шостак обоснуется в Заболоцке, а дальше… если честно, черт его знает, что он собирался делать!..
Саша бросил авторучку на стол. Она возмущенно звякнула и покатилась к краю. То же самое произошло бы и с мячиком, если бы его аккуратно положили на пол кабинета, который вдобавок был кривой и имел форму неправильного параллелепипеда.
— Ему компьютер нужен и Интернет, — неожиданно буркнул Саморуков, который уже почти добился своего — плинтус стал отходить от стены. — В Заболоцке он задерживаться не собирается. Доктору необходимо подбить базу под отъезд за рубеж. Зотов говорил что-то про клинику Штилике в Германии. Он обязательно свяжется через Интернет с ним или с кем-нибудь еще в Германии. Его деньги за кордоном, так чего же ему делать в этом… Заболоцке? Он просто выжидает. А сюда приехал… Вы же менты, братцы! Неужели непонятно, зачем он сюда притащился? У нас в стране сейчас как? «Документики предъявим»! Покажет он свой паспорт где-нибудь в Сызрани. Ты вот, Стариков, что делал бы, если бы служил там и на улице тебе гражданин предъявил бы документ с заболоцкой пропиской? Заинтересовался бы! Какого хрена житель Заболоцка делает в Сызрани? Наверняка гексоген привез. Давайте-ка его проверим! Проверяем и выясняем, что гражданин Ежов состоит на учете в психоневрологическом диспансере города Слянска. Вот я бы после этой проверки подобного типа вообще из рук не выпустил! Звоним в Слянск — такого-то знаете? А как же, он у нас носит фамилию Шостак и находится в федеральном розыске за серию убийств! Вот те нате, хрен в томате! Съездил Шостак в Сызрань. А здесь он спокойно показывает прописку и еще возмущается. Мол, вместо того чтобы бандитов ловить, у честных местных граждан документы проверяете! Это же понятно.
Плинтус сдался и затрещал. Упрямство Саморукова оказалось тверже дерева, которое полтора столетия не могли разрушить никакие катаклизмы. Вслед за треском плинтуса раздался звук штукатурки, осыпающейся со стены. От потолка оторвался кусок цемента, засохшего еще в позапрошлом веке, и рухнул под ноги Старикову. На этом последствия вандализма Саморукова не закончились. Из отверстия под потолком, где крепилась люстра, раздался шорох. Плафон стал быстро наполняться песком и голубиным пометом. Наконец провода, смотанные электриком, не выдержали, люстра качнулась и с грохотом рухнула под ноги оперативникам. Все молчали, глядя на песок, перемешанный с осколками стекла.
— Хорошая люстра была, — задумчиво произнес Булгаков. — Я ее пять лет назад изъял на квартирной краже. Все это время тут висела. Барков!
В кабинет зашел молодой опер и с недоумением стал разглядывать мусор на полу.
— Чего?
— Приведи из камеры хулигана какого-нибудь. Пусть здесь уберет. Люстра почему-то упала, блин.
Пока в кабинете наводили порядок трое дебоширов, не до конца проспавшеся в духоте камеры и доставленные сюда участковыми, опера вышли на крыльцо и закурили.
— Мишка прав, — заключил Никитин. — Об этом нужно было подумать с самого начала. Впрочем, по времени мы все равно не проиграли. А вот с компьютером мысль интересная. Я одного боюсь. Как только Шостак выйдет на Штилике по телефону или через Интернет, он сразу поймет, что там дела плохи. С профессором коллеги Зотова, однако, поспешили. У них на случай провала наверняка подача сигнала предусмотрена. Не могли интерполовцы подержать Штилике под контролем до того момента, пока они с Шостаком в Германии сделку оформят!.. — Никитин не договорил.