– Зачем это? – спросил Карл.
– Ты сексуальный преступник. Это для покупки необходимых туалетных принадлежностей.
– При чем тут мой приговор?
– Узнаешь.
Надзиратель криво усмехнулся.
Он отвел Карла к парикмахеру, где его остригли наголо. Парикмахер отступил, восхищаясь своей работой.
– Прекрасно! – сказал он. – Парням в Холлоуэе ты понравишься, малыш.
Потом надзиратели отвели его в душ. Оттуда, голый и мокрый, он отправился к портному, который через щель в двери протянул ему тюремную одежду: белую футболку и подштанники, мешковатую белую хлопчатобумажную куртку, брюки и белые матерчатые туфли без шнурков.
Его провели через очередную арку металлоискателя, отвели в одиночную камеру в длинном ряду таких же помещений и заперли. Вся обстановка состояла из напольного унитаза, на котором приходилось сидеть на корточках, и деревянной койки, крепко привинченной к полу и боковой стене. Одно одеяло, никакого матраца. Позже через окошко в двери ему передали обед: миску водянистого супа и кусок хлеба.
На другое утро его вывели из камеры и отвели в допросную, где за стальным столом его ждали три работника исправительного заведения.
– Карл Питер Бэннок. Верно? – не поднимая головы, спросил человек, сидевший посередине.
– Да, – ответил Карл.
– Сэр, – поправил его спрашивавший.
– Сэр, – покорно повторил Карл.
– Приговор – от пятнадцати лет, верно?
– Да, сэр.
– Сексуальное насилие и педофилия. Верно?
– Да, сэр, – сказал Карл сквозь стиснутые зубы.
– Его надо определить в отделение Холлоуэя для тех, у кого большие сроки, – предложил другой член тройки.
Старший сказал:
– Отправим его на шестой этаж, там долгосрочники до него не доберутся.
– Единственное место, где они до него не доберутся, это небо, а туда этот красавчик вряд ли попадет, – усмехнулся третий, и все засмеялись.
В тот же день еще один фургон с теми же буквами «ТОКС – ОИЗ» отвез Карла на двадцать миль южнее, в исторический хлопковый рабовладельческий пояс, где в мрачной, унылой местности стояла тюрьма Холлоуэй, массивный бетонный памятник человеческому позору.
Ее охраняли еще строже, чем исправительный центр. Фургону потребовалось двадцать минут, чтобы проехать три пары ворот в изгороди из колючей проволоки и остановиться у входа в отделение приема заключенных. Прошло еще двадцать пять минут, прежде чем с Карла сняли наручники и ножные кандалы и подняли с первого этажа на шестой – конечный пункт назначения.
Из лифта его провели по короткому коридору к зеленой двери с надписью «Кабинет старшего надзирателя шестого уровня». Один из надзирателей постучал, в ответ изнутри послышался приглушенный рев. Надзиратель открыл дверь и ввел Карла в кабинет. Старший надзиратель сидел за письменным столом. К его форменной рубашке была прикреплена табличка с именем – Лукас Хеллер.
Стул его раскачивался на двух задних ножках, а ноги Хеллера в ботинках лежали на столе. Он с грохотом позволил стулу встать на все четыре ножки и сам встал. Хеллер был высоким, худым, с покатыми плечами. Остатки светлых редеющих волос были зачесаны на лоб. Уши были чересчур велики для длинного бледного лица. Глаза тоже бледные, водянистые, кончик носа розовый, ноздри влажные от насморка. Два передних верхних зуба выступали вперед, придавая ему вид анемичного кролика.
В правой руке он держал хлыст для верховой езды. Хеллер медленно вышел из-за стола и на длинных журавлиных ногах обошел Карла кругом. Влажно чихнул, вытянул руку с хлыстом и погладил ягодицы Карла кожаной нашлепкой на конце хлыста. Карл от неожиданности вздрогнул, а Лукас снова чихнул и захихикал, как девчонка.
– Хорошо, – сказал он. – Очень хорошо. Ты здесь быстро впишешься. – Он подмигнул одному из надзирателей. – Отличное попадание. Очко, понял?
– Да, понял, начальник.
Надзиратель захохотал.
Лукас остановился перед Карлом и сел на край стола.
– У тебя есть десять долларов для необходимых туалетных принадлежностей, красавчик Бэннок?
– Да, начальник.
– Давай сюда.
Лукас протянул руку и щелкнул пальцами. Карл порылся в кармане белых брюк и вытащил скомканную банкноту. Лукас взял ее. Потом прошел за свой стол и открыл один из ящиков. Достал оттуда большую пластиковую бутылку и по поверхности стола двинул ее к Карлу.
– Держи.
Карл взял бутылку и посмотрел на этикетку.
– «Натуральное масло макассар. Питает волосы», – прочел он и удивился. – Что мне с ним делать, начальник?
– Узнаешь, когда придет время, – заверил Лукас. – Держи его под рукой. – Потом он посмотрел на надзирателя. – Проверили этот кусок добра?
– Все здесь, шеф.
Надзиратель положил перед ним на стол регистрационный журнал, и Лукас расписался в нем.
– Ладно, парни. Уводите.
Карла провели назад по коридору, через очередную массивную дверь в длинную галерею из темно-серого бетона и множества стальных дверей. Сводчатый потолок над головой покрывало бронированное стекло. Через стекло спускались треугольные столбы солнечного света, кишащие пляшущими пылинками. По обе стороны галереи тянулись длинные ряды камер, забранные стальными решетками. За решетками неясные фигуры держались за прутья или притаились в глубине, разглядывая Карла, которого вели мимо. Некоторые выкрикивали издевательские приветствия или свистели, тянули через решетку руки и делали непристойные жесты.
Лукас остановился перед последней камерой в ряду и электронным ключом открыл дверь.
– Добро пожаловать в 601-ю. Номер для новобрачных.
Лукас улыбнулся и велел ему заходить. Когда Карл переступил порог, дверь за ним закрыли. Лукас и его свита отправились назад по коридору, не оглянувшись.
Карл сел на единственную койку и осмотрел камеру 601. Она была больше, чем его камера в тюрьме предварительного заключения. Единственное усовершенствование – маленькая раковина для умывания рядом с напольным унитазом и стул за голым столом. Вся мебель прикована к полу, чтобы ее нельзя было использовать как оружие.
Таков был его дом на ближайшие пятнадцать лет, и в душе Карла что-то дрогнуло.
В шесть часов вечера прозвенел звонок, и Карл по примеру других заключенных подошел к двери. Все камеры одновременно открылись, и заключенные вышли в коридор.
По приказу вооруженных надзирателей, стоящих на стальных дорожках высоко над ними, они повернулись и цепочкой прошли по коридору в столовую в другом конце галереи. Когда заключенный проходил мимо двери в кухню, один из кухонных работников подавал ему через окошко маленький пластмассовый поднос. Ужин состоял из чашки супа, еще одной чашки с тушеной бараниной и круглого белого хлебца. Карл уселся за один из голых стальных столов, но никто из заключенных к нему не присоединился. Все рассаживались группами по этнической принадлежности. Некоторые явно говорили о Карле, но он не мог разобрать, что именно, и потому не обращал на них внимания. Он с горечью говорил себе, что у него впереди много лет, чтобы найти свое место в этом извращенном обществе.