Наконец в моих руках оказался лист бумаги стандартного формата, на который были наклеены разнокалиберные буквы, вырезанные из газеты. Текст послания, составленный из этих букв, гласил:
«Если тебе дорога жизнь, брось заниматься этим делом». Я раз пять пробежала глазами это лаконичное угрожающее послание. «Прямо как в кино, — подумала я, — что-то новенькое!»
Целый день я моталась по своим одноклассникам, их приятелям и подружкам. Когда я, решив отправиться к Говорковой, спускалась по лестнице, ящик был пуст. У меня отличная память, да и наблюдательная способность — на высоте. Значит, конверт положили в ящик, когда я навещала Лидку.
Что ж, убийца не дремлет и пристально следит за мной, может быть, я даже сегодня с ним общалась. Скорее всего так и было. А с кем я сегодня встречалась?
Верещагин, Ерикова, Купцова, Абрамов, Говоркова… да, чуть не забыла, еще Яков Григорьевич — коммерческий директор Грушина. Из них три женщины. Человек, приславший эту записку, или чересчур наивен и самонадеян, или просто не знает, с кем имеет дело. В одном он мне помог: теперь я с большой долей вероятности могу исключить из числа подозреваемых Говоркову.
И все-таки это послание встревожило меня. Я достала из шкафа «домашний» комплект гадальных костей и толковник, прошла на кухню и села за стол. Я размышляла, насколько серьезно это предупреждение. И для того, чтобы прояснить ситуацию, решила воспользоваться костями.
«Смогу ли я без особого ущерба для себя выпутаться из этой ситуации?» — именно так я сформулировала вопрос, прежде чем кости покатились по пластиковой поверхности стола. Ответ был таким: 4+28+25. Открыв книгу, я быстро отыскала толкование: «В принципе нет ничего невозможного для человека с интеллектом».
С интеллектом у меня было все в порядке. Но тайный смысл толкования прямо подталкивал меня к дальнейшим действиям. Кости определенно намекали на то, что нельзя сидеть сложа руки.
* * *
Воскресное утро началось затемно. Из сладостного утреннего сна меня вывел грохот, раздавшийся в туалете. Первой моей мыслью было, что на меня совершено покушение и взорвана входная дверь. Но потом я вспомнила про Гришку. Накинув на себя халат, я выбежала в прихожую. Дверь в туалет и в ванну была распахнута. На полу в ванной валялся эмалированный таз. Григорий стоял в туалете над унитазом, низко опустив голову: опершись одной рукой о стену, другой — поддерживая свое хозяйство, пытался направить струю в нужном направлении.
Я не стала ему мешать и пошла на кухню варить кофе. Через несколько минут, умытый, причесанный, но не посвежевший, притопал Григорий.
— О-о-ой, — страдальчески произнес он, медленно опускаясь на табурет, — как я здесь оказался?
— Что, дружок, похмелье? — сочувственно спросила я фразой из телерекламы.
Григорий только молча кивнул. Его серо-голубые глаза были едва открыты, точно ему больно было смотреть на свет, руки тряслись мелкой дрожью, губы еле шевелились, дыхание было учащенным и неровным. Он пошарил по карманам и, ничего там не обнаружив, растерянно развел руками.
Молча я достала бутылку портвейна с тремя семерками на этикетке и срезала пластиковую пробку. Григорий, облизывая сухие губы кончиком языка, с вожделением наблюдал за моими действиями. Налив полный стакан, я поставила его перед Ступиным.
Ни слова не говоря, он схватил стакан дрожащими руками, с жадностью припал к нему и, осушив до дна, замер в ожидании. Через некоторое время его бледное лицо начало покрываться легким румянцем, в глазах появился здоровый блеск.
— Есть будешь? — спросила я, когда увидела, что на его лице появилось осмысленное выражение.
— Нет, может, попозже, — он отрицательно покачал головой и потянулся к бутылке.
Я плеснула ему полстакана, которые он выпил с большим чувством, и отодвинула бутылку к стене.
— А все же, как ты меня нашла? — он поднял на меня вопросительный взгляд.
— Находить — это мое призвание, — пошутила я, заливая джезву со свежесмолотым кофе горячей водой.
— Надеюсь, от кофе ты не откажешься? — спросила я, когда густая пена шапкой поднялась над джезвой. — Очень хорошо прочищает мозги.
— Давай, если прочищает, — усмехнулся на глазах оживающий Григорий.
— У меня есть к тебе несколько вопросов, Гриша. — Я сделала первый глоток ароматного напитка и закурила.
— У тебя что, батарея прохудилась?
— С батареями у меня полный порядок, меня интересует ваш поход в сауну.
Гриша заметно помрачнел.
— Да уж, попарились, называется, — невесело покачал он головой.
— Я как раз сейчас занимаюсь этим делом, и ты мог бы мне очень помочь, если бы кое-что вспомнил.
— Что, например? — Гриша с любопытством поглядел на меня.
— Например, где ты был, когда закричал Сергей?
— Где, где. В парилке был.
— Ты был один?
— Сначала один, потом зашли Сергей с Грушей, немного погрелись и вышли, сразу же вошел Лидкин хахаль.
— Верещагин? — уточнила я.
— Ага, Верещагин. Мы с ним и сидели, пока не услышали Сережкин крик. Ну, я выбежал сразу — и за ним.
— Ты пошел к бассейну?
— Побежал. Сергей сразу нырнул и подтащил Грушу к бортику, а я выволок его наверх.
— А Верещагин остался в сауне?
— Ну да.
— Когда Беркутов с Грушиным вошли в парную, они о чем-то разговаривали?
— Там не очень-то поговоришь — температура сто двадцать градусов. Что-то они, похоже, обсуждали, я не прислушивался, но это было так, несколько фраз.
— Значит, вышли они спокойно?
— Вот именно, спокойно.
За окнами уже рассвело. Небо было зеркально-голубым, ясным и холодным. Я выключила свет и приоткрыла форточку. Колючий утренний воздух устремился внутрь, приятно холодя лицо. Гриша поежился, встал и, подсев ко мне, обнял меня за плечи.
— Ты все хорошеешь, Таньчик, — с дружеской фамильярностью произнес он.
— Что-то, брат, тебя опять начало развозить! — скептически отозвалась я на этот фривольный жест.
Я убрала Гришкину руку со своего плеча и немного отстранилась от него. Он с наигранной обидой посмотрел на меня, потом как-то виновато усмехнулся и потянулся к бутылке.
— Нет, дружок, погоди пока, мы еще не обо всем поговорили, — я преградила ему доступ к портвейну.
— Ладно, тогда давай спрашивай быстрее, — с нескрываемым нетерпением сказал он, проводя кончиком языка по губам.
— Я тебя вот о чем хочу еще спросить: ты вообще ничего не заметил странного?
— Странного? — рассеянно переспросил Гриша, думая, конечно, в первую очередь о портвейне.