— Ничего такого не нужно, — улыбнулась Джозефина, — вот лучший совет, какой я могу вам дать. Практикуйтесь с магнето и не фокусничайте, когда машина в воздухе.
— У меня такие же alettoni, как у вас.
— Нет, не такие, — возразила она, и улыбка ее поблекла.
— Крылья закреплены так же.
— Похоже.
— Они такие же крепкие.
— Я бы на это не рассчитывала, — серьезно сказала она.
Эти разговоры неизменно раздражали ее, но Белл заметил, что Джозефина больше не повторяет свои прежние утверждения, будто отец Даниэллы работал на Марко Селера. Она словно подозревала, что справедливо противоположное.
Белл мягко сказал:
— Может, вы считаете, что я на это не способен?
Она улыбнулась, как будто была благодарна Беллу за то, что снял ее с крючка.
— Научитесь. Я наблюдала за вами. В вас есть то, что нужно — это очень важно.
— Рад слышать, — сказал Белл. — Мне нельзя отставать от вас, если я хочу вас защитить.
На самом деле Белл разработал систему защиты, в которой сам он был лишь одним элементом. На крыше вагона поддержки будут сменяться стрелки Ван Дорна; на позицию они будут подниматься через люк в крыше. Два быстрых автомобиля с открытым кузовом готовы будут немедленно поехать за ней, если Джозефина почему-либо отклонится от железнодорожной дороги. И каждый день детективы заранее будут занимать места на следующей запланированной стоянке.
У входа в ангар возник какой-то переполох.
Белл загородил собой Джозефину и достал из кармана пальто «кольт».
— Джозефина! Джозефина! Где эта женщина?
— О боже, — сказала Джозефина. — Это Престон Уайтвей.
— Джозефина! Джозефина! — кричал Уайтвей. — Где вы? Я принес хорошую новость. Большую новость!
Белл убрал оружие. Лучшей новостью, какую он мог придумать, был бы арест Гарри Фроста.
— Мои юристы, — кричал Уайтвей, — убедили суд признать ваш брак с Фростом недействительным на том основании, что этот безумец пытался вас убить!
— Недействительным?
— Вы свободны… Свободны!
Исаак Белл достаточно долго наблюдал за встречей Джозефины и Уайтвея, чтобы понять ее природу, потом незаметно вышел за дверь.
— Прекратить съемку! — услышал он резкий приказ Марион. Ее оператор, пригнувшийся к большой камере на прочном треножнике, прекратил вертеть ручку, словно с неба спустился ястреб и схватил его за руку, и аппарат перестал трещать. Операторы мисс Морган хорошо знали — мистер Белл не хочет, чтобы его снимали.
— Дорогой, как приятно тебя видеть.
Он подумал, что она прекрасно выглядит в рабочем костюме: в блузке и длинной юбке, с высоко забранными волосами, чтобы не мешали ей смотреть в объектив.
Марион объяснила, что все утро они следуют за Престоном Уайтвеем, снимают материал для первого сюжета —
«Прибытие спонсора гонки!!!»
Белл обнял ее.
— Какая радость. Пообедаем вместе?
— Нет, мне нужно все это снимать. — Они понизила голос. — Как Джозефина приняла новость?
— По-моему, она пытается пригасить энтузиазм Уайтвея по поводу ее «свободы».
— Думаю, Престон собирается сделать ей предложение.
— Такие признаки есть, — согласился Белл. — Он сияет и пылает. И в новом костюме. Словно был на волосок от смерти — и спасся.
Марион расставила по местам свою команду и операторы уже трещали камерами, когда Престон Уайтвей поманил нью-йоркскую прессу к большой желтой палатке Джозефины на поле, пообещав серьезные изменения в гонке. Белл внимательно следил за толпой; его сопровождал Гарри Уоррен, эксперт Ван Дорна по бандам Нью-Йорка. После ранения Арчи Белл попросил назначить старшим в группе Белмонт-парка именно его.
Белл видел, что горячее желание Уайтвея сбылись: другие газеты больше не могли молчать о Кубке Уайтвея. Воздушная гонка стала главным событием в стране. Но конкуренты невзлюбили его за это, и за два дня до старта вопросы были откровенно враждебными. Сорок журналистов выкрикивали их, подстрекаемые детективом Ван Дорна Скаддером Смитом, который когда-то был репортером или во всяком случае так утверждал.
— Если этот детектив действительно напился так, как кажется, — сказал Исаак Белл Гарри Уоррену, — отстраните его на неделю и удержите месячное жалованье.
— Скаддер в порядке, — заверил его Уоррен. — Это часть маскировки.
— Маскировки? Кем он притворяется?
— Пьяным нью-йоркским репортером.
— Он меня провел.
— Вы не станете отрицать, мистер Уайтвей, — воинственно выкрикивал репортер из «Телеграмм», — что крайне короткий этап от Белмонт-парка до гоночной трассы «Эмпайр-Сити» в Йонкерсе нарочно придуман, чтобы привлечь больше платных зрителей из Нью-Йорка?
— Разве неправда, что от Белмонт-парка до Йонкерса можно долететь на планере? — подхватил человек из «Трибюн».
— Десять миль, мистер Уайтвей? — спрашивала «Таймс». — Авиаторы не могли пройти их пешком?
— Или проехать на велосипеде? — эхом откликнулся детектив Смит.
Белл восхищался тем, как искусно Уайтвей дает репортерам конкурентов позабавиться, прежде чем выпалит из обоих стволов. На самом деле Белл подозревал, что Уайтвей все это спланировал, чтобы заманить другие газеты в ловушку.
— С удовольствием оправдывая ваши ожидания новой сенсации, объявляю об изменении маршрута гонки. Условия первого этапа до гоночной трассы в Йонкерсе таковы: соперники пролетят восемнадцать миль на запад от Белмонт-парка до статуи Свободы. Долетев до этого символа американской свободы, авиаторы, оспаривающие Золотой кубок Уайтвея, должны будут облететь статую, чтобы тысячи зрителей увидели это с берега и прогулочных судов, а потом пролететь еще двадцать две мили на север до Йонкерса; таким образом общая длина первого этапа составит сорок миль. Наши храбрые авиаторы смогут проявить себя, дважды пересекая водные пространства: коварный пролив Ист-Ривер и широкий Аппер-Бей, потом они пролетят над серединой реки Гудзон и, если Бог даст, благополучно приземлятся на прекрасном поле гоночной трассы Эмпайр-Сити… Благодарю вас, джентльмены. Уверен, ваши издатели с нетерпением ждут вас, чтобы раньше конкурентов отправить на улицы свои экстренные выпуски.
Он мог бы добавить, что экстренные выпуски газет самого Уайтвея уже получили все мальчишки-газетчики в городе. Но это и не требовалось. Репортеры толпой устремились к телефонам на гоночной трассе, бранясь, что их обвели вокруг пальца и что издатели сдерут с них шкуру.
— Ненавижу эту проклятую статую, — сказал Гарри Фрост Джину Уиксу.
Уикс, пожилой водник со Статен-Айленда, прислонился к рулю своей устричной шлюпки, привязанной к грязному берегу Килл-ван-Кулла. Лодка длиной двадцать три фута и почти десять футов шириной была похожа на все остальные, но облупившиеся борта и выгоревшая палуба скрывали мощный бензиновый мотор, который позволял ей двигаться гораздо быстрее других шлюпок, занятых обычным промыслом.