— Энди, покажи Даниэлле, что ты сделал с машиной ее отца.
Энди не заставил просить себя дважды, и Даниэлла вместе с ним обошла машину, охая и ахая, гладя пальцами поверхность крыльев.
— Много улучшений, — сказала она наконец. — Она по-прежнему проявляет норов, мистер Белл?
— Энди превратил ее в ягненка, — ответил Белл. — Она не раз меня спасала.
— Не знала, что вы умеете летать.
— Он все еще учится, — мрачно буркнул Энди.
— Ваш отец построил замечательную машину, — сказал Белл. — Она поразительно прочна. Вчера у меня был поврежден кронштейн, но остальные не подвели.
— Elastico! — сказала Даниэлла.
— Ваш отец был elastico? — осторожно поинтересовался Белл.
Ее большие глаза осветились счастливыми воспоминаниями.
— Как biglia. Индийский резиновый шар. Rimbalzare! Он подскакивает.
— Вас удивила его смерть?
— То, что он покончил с собой? Нет. Если слишком сильно натянуть banda и делать это много раз, она порвется. Человек ломается, когда очень много плохого. Но раньше он умел rimbalzare. Джозефина в этой гонке пилотирует monoplane Селера?
— Да.
— Как у нее дела?
— Отстала на целый день.
— Brava!
Даниэлла улыбнулась.
— Я с удивлением узнал, что в гонке участвует и другая машина Марко. Большой биплан с двумя моторами.
Даниэлла фыркнула.
— У кого, по-вашему, он его украл?
— У вашего отца?
— Нет. Марко скопировал биплан, который сконструировал один замечательный студент в Париже. Там он с этим студентом подружился. В «Высшей школе конструирования автомобилей и самолетов».
— Как зовут этого студента?
— Сикорский.
— Русский?
— Частично поляк.
— Вы его знаете?
— Мой отец читал лекции в этой школе. Мы знали всех.
— А Дмитрия Платова знаете?
— Нет.
— А ваш отец?
— Никогда не слыхала этого имени.
Белл обдумывал следующий вопрос. Что еще он может узнать о самоубийстве ее отца, что стоило бы боли, которую он ей причинит? Или нужно полагаться на то, что разузнает в Сан-Франциско Джеймс Дэшвуд? Удивил Белла Энди. Он подошел и прошептал, не разжимая губ:
— Хватит. Дайте ей отдохнуть.
— Даниэлла? — спросил Белл.
— Да, мистер Белл.
— Марко Селер убедил Джозефину, что он единственный конструктор ее аэроплана.
Она раздула ноздри, сверкнула глазами:
— Вор!
— Может, расскажите мне что-нибудь такое, чтобы я смог ее разубедить?
— А ей разве не все равно?
— Я чувствую беспокойство. Сомнения.
— Какое ей до этого дело?
— В основе ее души честность.
— Она очень честолюбива.
— Я не стал бы верить всему, что пишут в газетах. Конкуренты Престона Уайтвея только сейчас начали освещать гонку.
Даниэлла сердито указала на стену.
— Здесь я газет не вижу. Они говорят, что газеты мне мешают.
— Тогда откуда вы знаете, что Джозефина честолюбива?
— Марко сказал.
— Когда?
— Хвастал, когда я ударила его ножом. Сказал, что она честолюбива, но он еще честолюбивее.
— Еще честолюбивее? Джозефина хочет летать. А чего хочет он? Денег?
— Власти. Деньги не интересуют Марко. Он хотел бы стать принцем или королем. — Она мотнула головой и сердито рассмеялась. — Жабий король!
— Что в машине Джозефины несомненно плод трудов вашего отца, а не Марко Селера?
— А вам какое дело?
— Я лечу на машине, сконструированной вашим отцом. Я остро сознаю его гениальность и, может быть, его мечты. Не думаю, что все это должно быть у него украдено, особенно сейчас, когда он сам не в силах защищаться. Вы можете дать мне что-нибудь, что я использовал бы для его защиты?
Даниэлла закрыла глаза и наморщила лоб.
— Понимаю, — сказала она. — Дайте подумать… Понимаете, ваш monoplane, он построен позже. После того как Марко сделал копию. Марко как губка. Он помнит все, что видит, но у него нет своих идей. Поэтому в monoplane Марко нет усовершенствований, сделанных отцом позже, в вашем.
— Например? Что он усовершенствовал? Что изменил?
— Alettoni.
— Но они выглядят точно так же. Я сравнивал.
— Посмотрите снова, — сказала она. — Внимательней.
— На что?
— Cardine. Как это по-вашему? Шарнир. Точка опоры. Шарнирный крюк. Посмотрите, как alettoni прикрепляются в вашем аэроплане. Потом посмотрите, как у Джозефины.
Белл заметил странное выражение на лице Энди Мозера.
— В чем дело, Энди?
— Парни сегодня говорили, что крылья слишком легко закреплены. Слишком маленькие шкворни. Поэтому крыло и отпало.
Белл кивнул, напряженно размышляя.
— Спасибо, Даниэлла, — сказал он. Посещение оказалось плодотворным. — Нам пора. С вами хорошо обращаются?
— Лучше, grazie. И у меня теперь есть адвокат. — Она повернулась к Энди и ослепительно улыбнулась механику. — Спасибо, что навестил меня, Энди. — Она протянула руку. Энди схватил ее и пожал. Даниэлла перевела взгляд на Белла и сказала: — Энди, когда дама подает руку, лучше поцеловать ее, чем трясти.
Белл сказал:
— Энди, готовь машину к старту. Вернусь через минуту. — Он подождал, пока Энди не вышел за пределы слышимости. — Есть еще одно, о чем я хотел бы вас спросить, Даниэлла.
— О чем именно?
— Вы были влюблены в Марко Селера?
— В Марко? — Она рассмеялась. — Мистер Белл, вы шутите?
— Я с ним никогда не встречался.
— Я скорее полюблю морского ежа, чем Марко Селера. Вы понятия не имеете, какой это предатель. Он дышит ложью, как другие воздухом. Он готовит заговоры, строит планы, притворяется, крадет. Он truffatore.
— Что такое truffatore?
— Imbroglione.
— А что такое imbroglione?
— Impostore! Defraudatore!
— Мошенник, — сказал Белл.
— А кто такой мошенник?
— Тот, кто завоевывает доверие — и обманывает. Вор, притворяющийся другом.