– По какой-то необъяснимой причине Андреаш Зелински выбрал ее. Они танцевали целый вечер. Ну и зрелище это было. – Голос Рут стал жестким.
Гамаш попытался представить, как молодая Джейн, низенькая, чопорная, толстенькая, танцует с громадным мужчиной, с этой горой мускулов.
– Они влюбились друг в друга, но об этом дознались ее родители и запретили ей встречаться с ним. Это вызвало немалый шум. Джейн была дочерью главного бухгалтера лесопилки Хадли. Чтобы она вышла замуж за лесоруба – да не бывать этому!
– И что случилось? – не сдержался Гамаш.
Рут посмотрела на него, словно удивляясь, что он все еще здесь:
– Так ведь Энди умер.
Гамаш посмотрел на нее с удивлением.
– Нет, тут не было никакой уголовной подоплеки, инспектор Клузо [22] , – сказала Рут. – Несчастный случай в лесу. На него упало дерево. Куча свидетелей. Такое постоянно случалось. Хотя в то время сложилось романтическое представление, что он стал преднамеренно беспечным, потому что его сердце было разбито. Ерунда. Я его тоже знала. Она ему нравилась, – возможно, он даже любил ее, но сумасшедшим он не был. Нас всех, случается, бросают, но мы же не кончаем с собой. Нет, это был просто несчастный случай.
– И что сделала Джейн?
– Уехала учиться. Вернулась два года спустя с дипломом учителя и стала преподавать в здешней школе. Школьный дом номер шесть.
Гамаш увидел тень подле своей руки и поднял глаза. Рядом с ним стоял человек лет тридцати пяти. Светловолосый, аккуратный, хорошо одетый на небрежный манер, точно из каталога «Лэндс Энд» [23] . Несмотря на усталость, он всем своим видом давал понять, что готов помочь.
– Извините, что задержался. Я Оливье Брюле.
– Арман Гамаш, старший инспектор отдела по расследованию убийств Квебекской полиции.
Незаметно для Гамаша Рут округлила глаза. Она недооценила этого человека. Назвала его инспектором Клузо – и это было единственное оскорбление, которое она помнила. Когда Гамаш договорился о ланче, Оливье спросил у Рут:
– Как дела? – и слегка прикоснулся к ее плечу.
Она поморщилась, словно ее обожгло:
– Неплохо. Как Габри?
– Неважно. Ты же знаешь Габри, он такой ранимый.
Да что говорить, Оливье иногда думал, что Габри родился вывернутым наизнанку.
До ухода Рут Гамаш выслушал ее краткий рассказ о жизни Джейн. Записал имя ее ближайшей родственницы. Племянница по имени Йоланда Фонтейн, агент по торговле недвижимостью, работает в окрестностях Сен-Реми. Он посмотрел на часы – 12.30. До Сен-Реми было минут пятнадцать езды. Наверное, можно успеть, решил он. Полез в карман за бумажником, но тут увидел уходящего Оливье и подумал, что сумеет одним выстрелом убить двух зайцев.
Снимая плащ и шляпу с вешалки, он увидел на одном из крючков маленькую белую бирку. Она здесь явно была не на месте. Гамаш повернулся, натягивая плащ, и посмотрел на столы, стулья, зеркала и все другие антикварные вещи в бистро. На всем были бирки. Это был магазин. Тут все продавалось. Ты мог съесть круассан и купить тарелку. Гамаш почувствовал, как на него накатила приятная волна, когда он разгадал эту загадку. Несколько минут спустя он сидел в машине Оливье и направлялся в Реми. Убедить Оливье подвезти его было нетрудно. Оливье сам рвался помочь.
– Дождь собирается, – сказал Оливье, ведя машину по грунтовой дороге.
– А завтра ожидается похолодание, – добавил Гамаш.
Оба молча закивали. Через два-три километра Гамаш спросил:
– Какой она была, мисс Нил?
– Я просто не могу поверить, что кто-то ее убил. Она была замечательная. Мягкая, добрая.
Оливье бессознательно поставил знак равенства между образом жизни человека и его смертью. Гамаш это всегда подмечал. Люди почти все без исключения предполагали, что если ты добрый человек, то не должен умереть насильственной смертью, а убивают только тех, кто это заслужил. Почти в любом человеке жило тайное убеждение, что жертва убийства сама на это каким-то образом напросилась. А поэтому весть о том, что кто-то добрый и хороший стал жертвой убийства, воспринималась как шок. Возникало ощущение, что произошла какая-то ошибка.
– Я никогда не встречал человека безупречно доброго и хорошего. Неужели у нее не было никаких недостатков? Может быть, она кого-то погладила против шерсти?
Последовала долгая пауза, и Гамаш даже подумал было, что Оливье забыл его вопрос. Но Арман Гамаш ждал. Он был человеком терпеливым.
– Мы с Габри живем здесь только двенадцать лет. А до этого я ее не знал. Но должен честно сказать: никогда ничего плохого о Джейн я не слышал.
Они приехали в Сен-Реми. Гамаш немного знал этот городок – катался здесь на лыжах с горы, когда дети были маленькие.
– Прежде чем вы пойдете, хотите, я расскажу вам о ее племяннице Йоланде?
Гамаш обратил внимание на энтузиазм в голосе Оливье. Ему явно было что рассказать. Но с этим не стоило спешить.
– Не теперь. Лучше по пути назад.
– Отлично.
Оливье припарковал машину и показал на офис фирмы по продаже недвижимости в здании небольшого торгового центра. Если Уильямсбург был стыдливо притягателен своей стариной, то Сен-Реми был всего лишь обычным старым городком. Построенный без всякой планировки, без всякого замысла, этот рабочий городок казался более реальным, чем гораздо более красивый Уильямсбург, главный город в округе. Они договорились встретиться в машине в четверть второго. Гамаш отметил, что, хотя у Оливье на заднем сиденье лежали какие-то вещи, машину он не закрыл – просто ушел, оставив двери незапертыми.
У дверей старшего инспектора Гамаша встретила светловолосая женщина с широкой улыбкой на лице.
– Месье Гамаш, меня зовут Йоланда Фонтейн.
Она протянула руку, и не успел Гамаш протянуть свою, как она уже пожала ее. Он почувствовал, что ее опытные глаза оглядывают его, оценивают. Перед отъездом из Трех Сосен он позвонил ей, чтобы убедиться, что она в офисе, и теперь он или его плащ произвели надлежащее впечатление.
– Прошу вас, присаживайтесь. Вас какая недвижимость интересует? – Йоланда Фонтейн показала ему на чашеобразное кресло с оранжевой обивкой.
Гамаш вытащил свое удостоверение, положил его на стол, и улыбка сошла с ее лица.
– Что еще натворил этот чертов ребенок? Tabarnacle [24] . – Ее безупречный французский исчез, она заговорила на уличном французском, гнусавом и резком, слова в котором были будто обсыпаны песком.