– Это значит, что мисс Нил была убита кем-то другим, – сказал Бовуар.
– Это значит, – добавил Гамаш, – что почти наверняка было совершено умышленное убийство.
Бовуар нашел суперинтенданта Мишеля Бребёфа в Монреальском ботаническом саду, где тот раз в месяц по воскресеньям волонтерствовал – сидел в информационной будке. Люди, собравшиеся вокруг в ожидании ответа на вопрос, где находится японский сад, были ошеломлены размахом тех полномочий, которые доверены волонтерам.
– Да, я согласен, это похоже на умышленное убийство, – сказал Бребёф в трубку, кивая и улыбаясь внезапно насторожившимся туристам, которые ждали, когда он освободится. – Я разрешаю вам продолжать расследование по этой категории.
– Вообще-то, сэр, я надеялся, что вести это следствие будет старший инспектор Гамаш. Он ведь был прав: Мэтью Крофт не убивал мисс Нил.
– Вы думаете, инспектор, что дело только в этом? Арман Гамаш был отстранен не потому, что у него было иное мнение, а потому, что он отказался выполнить прямой приказ. И это остается в силе. Кстати, насколько мне помнится, если бы он действовал по своему усмотрению, то арестовал бы четырнадцатилетнего мальчишку.
Один из туристов был настолько ошеломлен, что взял за руку своего сына-тинейджера, и тот даже позволил отцу держать ее целую наносекунду.
– Не то чтобы арестовал… – сказал Бовуар.
– Вы этим ничуть не помогаете делу, инспектор.
– Да, сэр. Но старший инспектор знает и это дело, и всех людей вокруг. Уже почти неделя прошла, и мы упустили все ниточки, поскольку были вынуждены расследовать случившееся как несчастный случай. Он самый подходящий офицер, чтобы возглавить расследование. Вы это знаете, и я знаю.
– И он это знает.
– Без долгих размышлений должен с вами согласиться. Voyons [43] , о чем у нас идет речь: о наказании или о получении наилучшего результата?
– Ладно. И передайте Гамашу, что ему повезло с защитником. Мне бы такого.
– Считайте, что он у вас есть.
Бребёф, отключившись, повернулся к ожидающим его туристам, но не увидел ни одного.
– Спасибо, Жан Ги.
Гамаш взял удостоверение, значок и пистолет. Он размышлял над тем, почему ему было так горько расставаться с ними. Много лет назад, когда он только получил удостоверение и пистолет, он чувствовал гордость за то, что его приняли, что он добился успеха в глазах общества, а прежде всего в глазах родителей. А когда ему пришлось расстаться с удостоверением и пистолетом, ему вдруг стало страшно. Он лишался оружия, но хуже того: он лишался одобрения. Теперь это чувство прошло, от него остались лишь отзвуки, призрак того незащищенного молодого человека, каким он был когда-то.
По дороге домой после отстранения Гамаш вспомнил об одной аналогии, проведенной для него кем-то много лет назад. Жить теми жизнями, которыми живем мы, все равно что жить в «длинном доме», как называют свои общинные дома индейцы. Мы входим в него детьми с одного конца, а когда наступает наше время – выходим. А в промежутке двигаемся по этому огромному, длинному помещению. Все, кого мы встречаем, все мысли и действия обитают в этом доме вместе с нами. Пока мы не примиримся с самыми досадными событиями из нашего прошлого, они дают знать о себе на всем протяжении этого длинного дома. А иногда наиболее громкие и самые неприятные из них диктуют нам, что мы должны делать, руководят нашими действиями много лет спустя.
Гамаш не был уверен, что он во всем согласен с этой аналогией, до того момента, когда был вынужден вручить Бовуару свой пистолет. И тогда тот незащищенный молодой человек ожил и прошептал: «Ты без этого ничто. Что скажут люди?» Он понимал, насколько неадекватна такая реакция, но тот молодой человек все равно оставался в длинном доме Гамаша, и это означало, что он перестал держать бразды правления в своих руках.
– И куда теперь? В дом Джейн Нил?
Теперь, когда они официально вели дело как расследование умышленного убийства, Бовуар умирал от желания попасть в дом убитой. Как и Гамаш.
– Да. Но сначала мы должны сделать небольшую остановку.
– Oui, бllф? – ответил в трубке веселый голос, а затем послышался детский крик.
– Соланж? – спросила Клара.
– Бllф? Бllф?
– Соланж, – проговорила Клара.
– Bonjour? Алло? – Дом Соланж и голова Клары наполнялись детским криком.
– Соланж! – взвизгнула Клара.
– C’est moi-mкme! – прокричала Соланж.
– Это Клара Морроу! – завопила Клара.
– Какая еще умора?
– Клара Морроу!
– Камора?
«Спасибо тебе, Господи, что ты избавил меня от детей», – подумала Клара.
– Клара! – истошно завопила она.
– Клара? Какая Клара? – спросила Соланж совершенно нормальным голосом: адское отродье замолчало – вероятно, присосалось к груди.
– Это Клара Морроу, Соланж. Мы встречались в фитнес-классе. Поздравляю с ребеночком.
– Да, я помню. Как поживаете?
– Я в порядке. Но у меня к вам есть вопрос. Извините, что беспокою в неурочное время, но это связано с вашей нотариальной практикой.
– Не извиняйтесь. Мне каждый день звонят из офиса. Чем могу вам помочь?
– Вы знаете, что Джейн Нил умерла?
– Нет, не знала. Очень жаль.
– Несчастный случай в лесу.
– Ах да, я слышала об этом, когда вернулась. Была на День благодарения у родителей в Монреале, поэтому и упустила. Так это была Джейн Нил?
– Да.
– И полиция ведет расследование?
– Да. Они считают, что ее нотариусом был Норман Стикли из Уильямсбурга. Но мне казалось, что она обращалась к вам.
– Вы могли бы завтра утром приехать ко мне в офис?
– Какое время вас устроит?
– Ну, скажем, в одиннадцать. И пригласите полицию. Я думаю, им будет интересно.
Филиппу Крофту понадобилось несколько минут, чтобы поверить, что это не ловушка. И тогда он признался во всем. Пока он рассказывал, его длинные бледные пальцы вытаскивали ворсинки из тренировочных штанов. Он хотел наказать отца, а потому взял старый лук со стрелами и отправился на охоту. Выстрелил один раз, но этого оказалось достаточно. Вместо оленя, которого, как ему показалось, он убил, он нашел на тропинке распростертое тело Джейн Нил. Мертвое тело. Ему до сих пор мерещатся ее глаза. Они преследуют его.
– Теперь ты можешь отпустить их, – тихо сказал Гамаш. – Это не твой кошмар.
Филипп кивнул, и Гамаш вспомнил Мирну и боль, которую по нашему выбору мы носим в себе. Он захотел обнять Филиппа и сказать, что ему уже никогда не будет четырнадцать. Поддержать его.