— Получается, жинка здесь?
— А где же ей быть, родимой? — И на лице капитана появилась людоедская улыбка. — Сейчас мы их сделаем тихо и без пыли. Автомат брать?
— А он у тебя где, в райотделе? — как-то тихо поинтересовался Полянский.
— Что я, идиот там его хранить? Стащут! Дома, конечно, в сейфе.
— Конечно, дома, — осипшим голосом сказал опер ГУВД. — Я просто не подумал.
— Автомат не нужен, — предупредил Антон. — В остальном все правильно. Подходишь к дому, стучишь, мы входим.
— А в ГУВД ставки есть?
— Две, — сознался Сидельников. — В отделе по раскрытию преступлений в сфере компьютерных технологий и в отделе по раскрытию преступлений, связанных с культурными ценностями. У тебя как с культурными ценностями?
— Все когда-то с нуля начинали, — по-периферийному деловито заключил дежурный и включил передачу. — Но это потом. Сейчас надо дело делать.
— Правильно, — согласился Полянский. — А то мы тут все разговоры разговариваем.
И вдохновленный перспективами, престарелый капитан полиции направил «уазик» к дому с черепичной крышей и кирпичными стенами. Железные ворота, кованая ограда. Отец управляющего казино «Эсмеральда» разводил пчел в полной безопасности.
— Витька! — нажав у двери кнопку, сказал в переговорное устройство (увидев это приспособление, Копаев снова вспомнил о цивилизации) дежурный.
— Ты какого хрена приперся? — донеслось сквозь стены и пространство.
— По пчелиным делам, — капитан понимающе мигнул приезжим, улыбнулся и, отпустив кнопку, добавил уже для них: — У него два «кавказца» во дворе — жуть. На Спаса попа порвали.
— А что там поп делал?
— Дом святил.
— Я сейчас собак спущу, — пообещало устройство. — И сразу тебе будет не до пчелок.
Но дежурного это не смутило, он снова подмигнул и заговорил:
— Ты лучше открой, Витька. Я все-таки представитель власти.
— Наконец-то, — пробормотал, водя вокруг себя глазами, полными иронии, Сидельников.
Устройство больше не разговаривало, вместо него тишину улицы стал нарушать голос хозяина дома, подходящего к воротам. Слушая эту русскую речь, изредка прерываемую печатными словами, Антон развернулся к операм и показал глазами на пояс Сидельникова. Собаки все-таки.
— Ты какого ляда… — начал старик, но закончить не успел. Несмотря на то что перед ним стоял человек в форме, видеть которого он привык каждый день, старик увидел незнакомцев и стал орать во двор, словно его резали: — Маня! Маня, мать твою! Спускай собак! Спускай собак!
Полянскому и Сидельникову, для которых такое махновское неповиновение действующей власти было в диковинку, пустили себе кровь в глаза и вломились внутрь ограды.
Две огромные лохматые собаки с черными мордами, роняя слюну и яростно грохоча истеричными басами, неслись навстречу непрошеным гостям.
Такой пальбы в Белоносово давно не слышали.
Два «макарова» отработали до полного истощения боекомплекта, в рукоятки со щелчками были забиты новые магазины, а собаки все выли, визжали и продолжали искать спиной ось земли. Крови в них было не меньше, чем в любом человеке, и теперь она, со свистом вырываясь из множества отверстий, рисовала по снегу причудливые узоры.
Гаенко-старший топтался на месте, словно не веря в то, что его охранников можно убить, разводил руками и смотрел почему-то на дежурного, который сам был белее снега.
— Что ж вы… сволочи… По какому праву… Под суд всех…
Бросившись к стогу сена, он выдернул из него вилы и стал возвращаться обратно. В контексте его предыдущего бреда становилось непонятно, про какой суд он говорил.
Такого активного старикана Антону встречать ранее не приходилось. Гаенко-младший знал, к кому везти жену, чтобы обеспечить ей полную безопасность. Пятерка телохранителей, бронированный автомобиль, заграницы — все ерунда. Беспонтовый кураж. «Тетю Веру» нужно было везти сюда и отдавать на попечение папе-пчеловоду.
— Не стрелять! — вскричал Копаев. Как поведет себя в такой ситуации Полянский, ему было еще неведомо, но что сейчас сделает Сидельников, Кряжину было известно хорошо. — Старик, я следователь Генеральной прокуратуры из Москвы!
Последнюю фразу Антон произнес автоматически. Не пробыв в этом населенном пункте и двух часов, он уже стал сомневаться в том, что его жители знают, что такое Генеральная прокуратура и где она находится.
— Убью гада! — заорал Гаенко-старший и понесся на Копаева как Челубей на Пересвета.
— Ну, вы уж извините, — пробормотал Полянский и нажал на спуск.
Из штанов старика вылетел пук ваты, из бедра выскочила струйка крови и стала беспорядочно метаться в поисках наиболее пригодного места на снегу.
Изумлению Копаева не было предела: хозяин двора продолжал наступать, припрыгивая на раненой ноге, как собака, поранившая себе ногу о бутылочный осколок. В глазах его горел огонь ярости, через который Антон, как ни старался, не смог рассмотреть хотя бы зерно разума.
Очень своеобразно повел себя в этой ситуации кандидат на должность в ГУВД по раскрытию преступлений в отдел компьютерных технологий. Насадив фуражку поглубже, он пригнулся и стал покидать двор, как под обстрелом. Его оружие по-прежнему находилось в глухо застегнутой кобуре.
— Это дурдом какой-то, — поджав губы, проскрипел Копаев и сделал быстрый шаг навстречу отцу Гаенко.
На первом полувзмахе он убрал в сторону вилы, на втором врезал хозяину двора валящий с ног хук.
Старик хрюкнул. От носа его оторвалась бордовая сопля, пролетела над припорошенным снегом мотоциклом и исчезла за забором.
— Полянский — в дом. Ломай двери к чертовой матери, — разрешил Антон. — Мне нужна дееспособная Вера Гаенко. — Сидельников, обойди двор. Похотин! — Не дождавшись реакции, Копаев крикнул: — Похотин!.. Иди сюда, капитан!..
Тот зашел во двор, живо оглядываясь по сторонам. Теперь, когда собаки застыли в позах последней судороги, вилы лежали на снегу, а ветер унес кислый запах пороха, он выглядел решительно.
— Старика в дом. Вызови врача. Здесь есть врач, Похотин? Я не спрашиваю о больнице, я спрашиваю о враче! Он есть в этом гребаном ауле?
Верой Гаенко оказалась субтильная особа с бегающими по сторонам глазами, тонкими пальцами и поведением, близким к истерике. Называть последнее характерной чертой было пока преждевременно, потому что Антон сам не знал, как выглядела бы в этой ситуации его жена.
Супруга Гаенко откровенно срывалась на девичий фальцет, заламывала пальцы, заставляя опера УСБ холодеть от той мысли, что они сейчас сломаются, и вела речи, сродни тифозному бреду. «Я ничего не знаю!», «Я ни в чем не виноватая!..», «Не убивайте нас, пожалуйста!..»
И только тогда, когда внесли старика и Антон громко объявил, что является следователем, а не киллером, все успокоились.