Какие только проблемы не решались в его уютном кабинете, обставленном допотопной, но добротной резной мебелью. Добродушный, тактичный Нестеренко умел расположить к себе. Он имел огромное влияние на этих, часто не очень грамотных и не самых умных людей.
Играя на человеческих слабостях, тонко подмечая интересы каждого, Нестеренко манипулировал этими людьми. А порой, в критических ситуациях, оказывал на них мощное психологическое давление, добиваясь того, что ему было необходимо. Руками своих друзей, советских руководителей, Нестеренко творил невозможное. Порой вся страна стояла на ушах, журналисты недоуменно пожимали плечами, народ возмущался, но никто не мог предположить, что очередное, из ряда вон выходящее происшествие – плоды усилий скромного труженика советской Академии наук, преподавателя и заведующего кафедрой университета, почетного члена многих обществ и международных академий, советника правительства и так далее и тому подобное.
Именно через Нестеренко, еще во времена застоя, крупные партийные лидеры и теневые магнаты переправляли огромные, в том числе и партийные, деньги за рубеж в швейцарские и скандинавские банки. Не обошлось без участия академика и знаменитое хлопковое дело, о котором так шумели газеты и телевидение. Академик лично был знаком с Адыловым и другими узбекскими лидерами. Весьма крупные сделки, о которых журналисты даже и не подозревали, осуществлялись при непосредственном участии «ученого в законе».
Самой печально знаменитой акцией, предпринятой Медведем совместно с Нестеренко, был Афган. Затевая операцию с переброской наркотиков из Афганистана через весь Союз в Европу и США и стремясь взять наркобизнес под свой контроль, они даже не представляли, в какую кровавую бойню выльется их затея. Договоренность с генералами, да и с самим «папой», у них была совсем иная. Но потом ситуация вышла из-под контроля. Армейским чинам захотелось погреть руки на наркоте и на продаже оружия, а где, как не в запутанной войне, можно похоронить любые концы.
Самому же Нестеренко потом и пришлось исправлять положение и всеми доступными ему методами останавливать всю эту оголтелую, жадную до легкой наживы команду, под любым предлогом стремящуюся продлить разгоревшуюся афганскую войну.
Некоторых пришлось устранить, передвинуть. С иными неуправляемыми расправились втихую. Эту страницу своей биографии Егор Сергеевич вспоминал с досадой.
Зато он гордился переменами, которые с его легкой руки были организованы после смерти «папы». Не все, правда, получалось сразу. Мешали непонимание, прямолинейность, самоуверенность. Некоторые «сказочники» возомнили себя лидерами, пришлось сначала посадить их на искусственную почку, а когда и это не помогло – просто ликвидировать. Астма – она и в Африке астма. С астмой кто жилец?
Коллективное руководство также на пользу не пошло, и престарелый астматик умер, не дотянув до обещанной премии.
Чтоб Россией управлять, надо отменное здоровье иметь. Петр Первый каким бугаем был, а промочил ноги – и протянул их в одночасье. Залечили, наверное.
Нет, лучше все-таки быть молодым и здоровым, чем в годах и со склонностями ко всякого рода недугам.
Сделав ставку на молодых, дела удалось поправить. Но и здесь на определенной стадии все остановилось. Молодые-энергичные, они всегда о себе много понимают, хотя часто лидеры никудышные, им мешает нерешительность, нежелание слышать, что говорят умные, знающие люди. Пришлось разыгрывать курортный спектакль.
Белый дом постоянно требовал повышенного внимания. Как только расслабляешься, ситуация доходит до крайностей, приходится вводить войска, обстреливать несговорчивых из пушек. Воистину, пока гром не грянет, русский мужик не перекрестится! А уж если упрется рогом, только и остается подвалить на танке и жахнуть по кумполу.
Период деятельности вместе с Медведем и с молодым, начинающим Варягом Егор Сергеевич ценил особенно высоко.
Получалось все, за что только ни брались эти два могучих старца и перспективная молодость.
Первая ласточка – практически беспошлинный вывоз за границу нефти, газа, драгоценных металлов, золота, эшелонов леса, оружия, металлопроката, стали. Все это на Западе превращалось в баснословные деньги и оседало на счетах европейских, американских и азиатских банков.
Особой гордостью старика были организованные им предприятия-пирамиды и банки-хлопушки. Он даже счет потерял всем этим однодневкам. Благодаря академику о русских финансовых пирамидах в мире сейчас знают гораздо больше, чем о египетских.
«Черный вторник» был гениальной выдумкой Варяга. Журналисты много писали о нем, но многого не знали, а кое о чем знали, но молчали, не решались сказать. Кому нужны лишние проблемы? Нестеренко лишь помог своему молодому коллеге связями и юридическими консультациями и увязал эту большую «игру в инфляцию» с «чеченскими авизо», когда ребятам из южной республики предложили заработать, но не мешать своим присутствием в Москве и Питере. Зарвались чеченские парни: сделка была заключена, пацаны заработали на фальшивых авизо кучу бабок, но свое обещание не выполнили и делиться не захотели. Вот теперь расплачиваются. Горько, конечно, расплачиваются. Крови лишней много, но слово свое нужно держать. А теперь к тому же им включен счетчик и платить придется куда больше. Но что делать?
Рассказывая все это Владиславу, Нестеренко с сожалением вспоминал фамилии всех тех, с кем пришлось расстаться в этой крупной игре. «Наполеон никогда не жалел об убитых. Во имя великой Франции на полях сражений погибали десятки и сотни тысяч французов. Мы тоже должны стать великой державой. Жалеть обо всех, кто стоял у нас на пути, мы не имеем никакого права, – говорил Нестеренко. – Жалеть нужно попутчиков, идущих с тобой, живущих с тобой одной идеей, преданных тебе и готовых сделать все, что понадобится для достижения цели».
В тот памятный вечер Нестеренко был особенно откровенен.
– Егор Сергеевич, – спросил Варяг, – а как вы познакомились с Медведем? Вы ведь все-таки разные люди. Что вас объединило?
– Милый мой! Ты ошибаешься. Мы с Медведем очень даже похожи. Я тебе однажды рассказывал, что такое «СЛОН»? – И Нестеренко, расстегнув рубаху, показал Варягу глубоко въевшуюся под кожу наколку. – Да, да! Эта наколка сделана в Соловецких лагерях. И знаешь, это самая большая ценность, какая у меня есть.
Соловецкие лагеря занимали в жизни Нестеренко особое место. Иногда ему казалось, что все, происшедшее с ним в далекой молодости, всего лишь плод воображения. Порой ему чудилось, что тот Егор Нестеренко был совсем не он, что в лагеря попал другой человек, с иными взглядами на жизнь, с другими ценностями. Тот Егор Нестеренко был прямолинейно честен, раним, нежен, верил в непонятную идею, страстно хотел жить, и обязательно при коммунизме.
Лагерь его быстро отрезвил. Начальник лагеря, худой хромой старик, выстроив вновь прибывших заключенных, объявил им:
– Здесь власть не Советская, а соловецкая.
Егор смог убедиться в правоте этих слов уже на второй день своего пребывания в лагере, когда, замешкавшись, не успел вовремя подойти к дежурному офицеру. Десять дней, проведенные в стылом карцере, должны были убедить его в собственном ничтожестве и бессилии, а также в том, как легко превратить человека в бесчувственное существо или в мерзлую глыбу, ничем не отличающуюся от камней, из которых были сложены полутораметровой толщины стены карцера. Почившего узника подельники без сожаления оттащили бы за ноги в огромную яму, прозванную заключенными «мертвецкой», а потом в весеннюю оттепель забросали бы комьями смерзшейся земли.