— Жаль, что обязанности цивилизованной жизни не позволяют нам отправиться на северный полюс, — возразила мистрис Гаркрос с саркастическим смехом. — Но если ты не дорожишь друзьями, то я ими дорожу и очень не желала бы огорчить Жоржину Клеведон. Бедное дитя! Ей будет сначала очень трудно управлять таким большим домом, как Клеведон, и я обещала помочь ей.
— Как! Разве ты смыслишь что-нибудь в этом искусстве? — спросил Гаркрос удивленным тоном. — Разве ты когда-нибудь унижалась до таких мелочей, как хозяйство? Я думал, что Флюмен и мистрис Канди управляют всем нашим домом.
— Как ты бестолков, Губерт. Я конечно, никогда не стану исполнять в своем доме должность экономки. Я никогда не вмешивалась в хозяйство, и ни одна женщина, желающая занимать приличное положение в обществе, не должна обременять себя такими пустяками. С папа у меня было сделано на этот счет условие: «Я никогда не вмешиваюсь в ваши распоряжения, — сказала я, а вы не тревожьте меня никогда хозяйственными потребностями».
— В таком случае не лучше ли было бы послать в Клеведон мистрис Канди? Она научит Жоржину хозяйству.
— Неужели ты в самом деле думаешь, что леди Клеведон нуждается в советах, касающихся супов и желе, жалованья слугам, мыла, свеч и так далее? Я взяла на себя научить ее занять подобающее ей положение в графстве.
— Но, душа моя, знаешь ли ты сама что-нибудь о графствах?
— Я знаю общество, — возразила Августа с достоинством. — Кентское высшее общество не отличается от общества Мастодонт-Кресченда.
— К сожалению, ты права, — возразил мистер Гаркрос со слабым вздохом. — Говорят, что печатный станок уничтожил волшебниц, а я к этому прибавлю, что железные дороги уничтожили всякую индивидуальность в людях. Сельский джентльмен теперь не существует. Если бы сэр Рожер Коверли был еще жив, кто отказался бы погостить у него? Интересно было бы также провести неделю у сквайра Уэстерна; это был человек оригинальный.
— Так я могу надеяться, что ты поедешь со мной в Клеведон, — сказала Августа после небольшой паузы, в продолжение которой она возвратилась к своей книге, а мистер Гаркрос к созерцанию моря с нависшими на нем тяжелыми тучами. Уэстон стоял спиной к камину, делая вид, что читает Times. Предыдущий разговор имел для него особый интерес. Он все более и более убеждался, что пребывание мистера Вальгрева в Кентской ферме было связано с каким-нибудь эпизодом, о котором не мешает навести справки.
— Я поеду, если ты желаешь. Мне все равно, где ни провести последние недели августа.
— Мы не пробудем там более двух недель, — сказала мистрис Гаркрос, смягченная уступчивостью мужа, — а потом, если тебе не шутя хочется на континент, я с удовольствием поеду куда тебе угодно.
— Даже на северный полюс? — спросил мистер Гаркрос улыбаясь. «Если бы мы проводили жизнь в полярных странах, наши отношения не могли бы быть холоднее, чем теперь», — прибавил он про себя.
— Уэстон тоже приглашен, — продолжала мистрис Гаркрос. — Сэр Френсис пригласил его, когда они встретились в сквере. Папа предпочитает остаться здесь с своею подагрой. Я не думаю, что в Клеведоне собралось большое общество. Сэр Френсис имеет еще мало знакомых в Англии, а Жоржи, конечно, не захочет наполнить дом своею родней.
Итак, было решено, что Губерт Гаркрос отправится в Клеведон и будет есть, пить и веселиться там, где он провел один счастливый летний день и где все должно было живо напоминать ему о Грации. Он вспомнил комнату с полукруглым окном, в которой он открыл ей свою роковую тайну и в первый раз держал ее в объятиях и подумал, какова теперь эта комната, изменилась или нет, и что он почувствует, войдя в нее опять?
Долго после страшного ноябрьского дня жил он постоянно в опасении встретиться с кем-нибудь из родни Грации Редмайн. Но страх его оправдался только посещением Джона Ворта, который обвинил его довольно прямо в том, что он соблазнил и увез Грацию и которому он солгал без зазрения совести. Мало-помалу опасения его рассеялись. Он слышал о переселении мистрис Джемс и всего ее семейства, слышал, что Брайервудская ферма стоит пустая и считал себя в безопасности. Тем не менее ничего не могло быть ему неприятнее поездки в Клеведон, и он согласился на эту поездку только из опасения возбудить подозрение в жене. Если б у него спросили, чего он опасается или почему он, человек вовсе не склонный к мечтательности, так боится увидеть опять знакомые места, его ответ был бы самый неопределенный. Он только знал, что ему неприятно это посещение и что он дал согласие против своего убеждения.
«Если мне грозит какая-нибудь опасность в этом месте, я сам иду на нее», — сказал он себе. «Но едва ли есть какая-нибудь опасность. Все семейство в Австралии; Брайервудский дом заперт. Бедный старый дом, где я впервые узнал, что мое сердце есть нечто иное, чем простой орган, помогающий кровообращению! Бедный старый сад, где я был так безумно счастлив!»
Сэр Френсис и леди Клеведон оставили швейцарские горы и долины в начале августа и возвратились домой влюбленные друг в друга до безумия, как объявила им Сибилла, пробыв дня два в их обществе.
— Вы нестерпимо ухаживаете друг за другом, — сказала она, — и я этого не вынесу, если это будет продолжаться. Не можешь ли ты подыскать кого-нибудь, кто влюбился бы в меня, Франк? Настоящее положение вещей очень скучно.
Но оно не было скучно для влюбленной пары, для которой жизнь была постоянным праздником. Сэр Френсис и жена его вполне воспользовались неделей свободы, предшествовавшей прибытию гостей. Все теплые летние утра они проводили в парке, осматривая свою территорию или катаясь по окрестным деревням и знакомясь с мелкими арендаторами и рабочими, которые все считали долгом обратиться к ним с какою-нибудь просьбой, пользуясь тем, что сэр Френсис не умел отказывать. Джон Ворт, его управляющий, нередко выговаривал ему за такую неуместную снисходительность.
— Если вы намерены исполнять все их желания, не лучше ли вам прямо разделить между ними ваше имение. Рано или поздно оно все равно перейдет в их руки, потому что я ручаюсь вам, что вы не получите ни гроша с вашего имения, если будете исполнять все капризы ваших арендаторов. Я никогда их не слушаю, это мое правило. Если вам не правится ваша ферма, говорю я, оставьте ее. У меня ни один акр земли и ни один дом не простоят свободными ни одного дня. Пожалуйста не церемоньтесь, если имеете в виду что-нибудь лучшее. Такими словами их всегда можно образумить. Но если сам владелец заодно с ними, что могу я сделать? Стоит только раз уступить им, чтоб их просьбам не было конца. Если вы уступите вершок, они доведут вас до того, что вы принуждены будете уступить им аршин.
Сэр Френсис принимал вид виноватого и робко заглядывал в записную книжку своей жены.
— Я, кажется, обещал опять кому-то печку и еще кому-то поправку сточных труб, а вот еще коттедж, где какой-нибудь небольшой сарай был бы истинным благодеянием. У этого семейства есть осел, который помещается в гостиной, что неудобно и для осла, которому приходится получать много пинков, когда хозяева его суетятся, неудобно и для семейства, которое не может разговаривать свободно, потому что кто знает, что осел понимает и чего не понимает. Моя жена очень просила за осла. Мне кажется, что она сочувствует больше ему, чем семейству, принужденному держать его в своей гостиной. А вот еще печка, которую я обещал одной женщине, коттедж которой представляет образец чистоты. Она говорит, что если б имела печку, то могла бы иногда испечь пирог мужу к ужину. Полно, Ворт, будьте филантропом, исполните все мои обещания и не ворчите на меня. Я, может быть, поступил неблагоразумно, но ведь женитьба дело не обыденное и мне можно извинить маленькую слабость ради такого случая.