Он продолжал ходить беспокойно взад и вперед, дав полную свободу своим мыслям, когда дверь в конце галереи отворилась и послышался шелест шелкового платья. Может быть, никто не носил таких дорогих материй и длинных шлейфов, как его жена, но он всегда мог отличить шелест ее платья и теперь обернулся в полной уверенности увидать жену и не ошибся.
Она медленно подошла к нему, и выражение ее лица не обещало приятного свидания.
— Что это за фантазия, Губерт, ходить взад и вперед в одиночестве?
— Почему же мне не побыть одному, Августа? Я, кажется, был в обществе так долго, что даже ты можешь быть довольна мною. Мне хочется расправить тут ноги, подумать на свободе, позевать. Если бы ты знала, как часто мне хотелось в последнее время позевать на свободе.
— Что за вздор, Губерт! — воскликнула мистрис Гаркрос с раздражением. — Я искала тебя по всему дому. Все, кроме тебя, в биллиардной.
— Следовательно, во мне никто не нуждается.
— Ошибаешься. Твой друг мисс Стальмен младшая несколько раз вспоминала о тебе: «мистер Гаркрос сумел бы решить этот вопрос; это понравилось бы мистеру Гаркросу», и так далее. Терпеть не могу девушек, которые ухаживают за женатыми.
— Разве мисс Стальмен младшая принадлежит к этому разряду? Не есть ли эта слабость следствие недостатка в холостых мужчинах, которых, по-видимому, стало очень мало. Во всяком случае мисс Стальмен может побыть несколько часов без меня. Может быть, ты соскучилась, Августа?
— Не могу сказать, чтобы мне было весело. Биллиардной игры я не люблю, как тебе известно. В новом ящике книг из Лондона я не нашла решительно ничего интересного. На прогулку сегодня, кажется, и надеяться нечего.
— Конечно, если только ты не пойдешь на борьбу со стихиями. Останься здесь и походи со мной. Эта галерея очень удобна для комнатного моциона, и мы в настоящее время имеем так редко возможность поговорить наедине. Не правда ли, что наша жизнь похожа на жизнь под стеклянным колпаком?
— Но разве мы пользуемся возможностью говорить друг с другом, когда имеем ее, — спросила мистрис Гаркрос сухо. — Ты несравненно разговорчивее с мисс Стальмен, чем со мною.
— Мисс Стальмен мне не жена, — возразил мистер Гаркрос, пожав плечами. — Я не обязан говорить с ней искренне, я только занимаю ее. Такого рода болтовня — моя профессия и мне полезно упражняться в ней. Полно, Августа, — прибавил он, видя, что жена не смягчается, — неужели ты способна ревновать меня к Люси Стальмен? Мне казалось, что это совсем не в твоем характере.
— Тебе, может быть, также казалось, что не в моем характере любить тебя и оскорбляться твоею холодностью?
— Как ты неблагоразумна, Августа! — воскликнул мистер Гаркрос, удивленный этою внезапною вспышкой откровенности. — Как могло придти тебе в голову, что мне доставляет какое-нибудь удовольствие общество этой девушки и что я сколько-нибудь интересуюсь ей! Мне нужно же говорить с кем-нибудь, чтобы внести свою дань в общую болтовню.
До сих пор они стояли на середине галереи, у большого дубового шкафа, наполненного пыльною коллекцией восточного фарфора, считавшегося редкостью в свое время. Мистер Гаркрос рассеянно переставлял и пересматривал блюдца, как бы играя ими. Мистрис Гаркрос после последних слов мужа отошла с нетерпеливым вздохом к окну и устремила взгляд на серый, мокрый ландшафт.
— Не в том дело, — сказала она после нескольких минут молчания. — Пожалуйста, не думай, что я способна ревновать к такой вертушке, как Люси Стальмен. Не в том дело, Губерт.
Голос ее внезапно прервался подавленным рыданием.
— А в чем же, друг мой? — спросил мистер Гаркрос, подходя к ней. Лицо ее было обращено к окну, так что он не мог увидеть его. Он положил руку на ее плечо и повторил свой вопрос более серьезным тоном.
Ответа не последовало, но рыдания не повторялись. Мистрис Гаркрос стояла непоколебимая как утес.
— Что все это значит, Августа? Какое недоразумение между нами?
— Какое недоразумение между нами! повторила она. — Разве ты не знаешь? Неужели это так трудно понять? Самое пустое недоразумение. Только то, что ты меня никогда не любил.
— Кто внушил тебе такой вздор, Августа?
— Мой рассудок. Я начала подозревать это еще в Лондоне, где мы вели такую суетливую жизнь и где нам редко приходилось быть одним, но убедилась в этом окончательно только здесь, где мы были больше вместе и где я имела возможность насмотреться на других супругов и сравнить их отношения и наши.
— Не сравнивала ли ты меня с сэром Френсисом, который только что женился и находится еще в состоянии одурения. К сожалению я, как тебе известно, не способен так увлекаться. Я десятью годами старше сэра Френсиса и создан из более твердого материала, чем он.
— Я ничего не требую, Губерт, — отвечала ему жена. — Я говорю только, что в этом доме я убедилась окончательно, что ты меня не любишь.
Если она надеялась в ответ на этот вызов услышать горячие возражения или нежное уверение в любви, то спокойный, деловой тон его ответа должен был разочаровать ее.
— Милая Августа, — сказал он твердо. — Я менее кого-либо другого способен доказать тебе, что ты ошибаешься. Такие вещи не доказываются. Клянусь тебе, что я старался исполнить мою обязанность и никогда не пренебрегал ни одним твоим желанием, как бы ни было оно ничтожно. Далекий от того, чтобы желать ослабить наш союз, я желал скрепить его. Я надеялся, что у нас будут дети, друг мой, и что наш дом станет более похож на семейный дом. Я был бы рад, если бы ты отдавала менее времени обществу и интересовалась моими занятиями и целями. Полно, Августа, оставим супружеские укоры менее благоразумным людям, чем мы с тобой. Я говорил, что посещение этого дома будет для меня несчастней, и ты оправдываешь мое предсказание.
— Посещение этого дома будет для тебя несчастней, — повторила Августа, внезапно обратив к нему полный подозрительности взгляд. — Ты этого никогда не говорил. Ты говорил только, что тебе не хочется ехать. Почему это посещение может быть для тебя несчастней?
— Да разве, то, что ты начинаешь высказывать мне упреки, каких я от тебя никогда до сих пор не слыхал, не есть уже дурное предзнаменование?
— Ты не говоришь иначе как загадками, Губерт, и я не знаю человека, от которого было бы так трудно добиться прямого ответа, как от тебя. Я спрашиваю, почему посещение этого дома может быть для тебя несчастней?
— И хочешь непременно получить ответ? — спросил он с оскорбительною холодностью.
— Непременно!
— Так я отвечу тебе в немногих словах, — потому, что этот дом не мой.
Жена глядела на него несколько мгновений в безмолвном удивлении.
— Потому, что этот дом не твой, — повторила она. — Неужели, Губерт, ты хочешь заставить меня считать тебя способным на такое низкое чувство, как зависть? Неужели ты завидуешь сэру Френсису Клеведону?