Мистрис Гаркрос забыла, какой решительный тон она приняла, когда отец попробовал возразить против ее намерения выйти за Вальгрева. Она знала только, что живя в атмосфере права и юристов, попала в такое унизительное положение, от которого не могла теперь освободиться и при всей силе фирмы Гаркроса и Валлори.
«Если б я была только уверена, что это еще никому неизвестно, повторяла она про себя. — Но как могу я быть уверена? Кто поручится мне, что лорд Дартмур сохранил тайну?»
Окна ее спальни и уборной выходили на самую благородную часть парка, и этот вид, очень нравившийся ей вначале, возбуждал в ней теперь невыразимую горечь. Это место могло бы принадлежать ему, и, может быть, принадлежит ему по праву, и по закону, если брак его матери был законный. О, как легкомысленна была женщина, оставившая права своего сына недоказанными!
Даже Жоржина Клеведон потеряла в ее мнении. Она уже не могла относиться к ней так снисходительно, как прежде. При виде Жоржины в душе ее всегда рождался вопрос: не мое ли место она занимает?
Ссора между мужем и женой не возобновлялась, но отношения их стали до крайности холодны. Губерт Гаркрос чувствовал себя глубоко оскорбленным. Его брак без любви — без любви с его стороны по крайней мере — во всяком случае был союзом. Он был благодарен жене за то, что она предпочла его другим, он гордился ее красотой, бывали даже минуты, когда он надеялся, что годы спокойного супружества со временем сблизят их друг с другом, разовьют общие симпатии, общие воззрения и надежды! Но теперь она оскорбила его самолюбие, и оскорбила так, как он еще никогда не был оскорблен ни одним мужчиной и ни одной женщиной, и он чувствовал, что будет смотреть на нее как на чужую до конца своей жизни, даже хуже, чем на чужую, как на врага, причинившего ему обиду, которую нельзя простить.
Но Августа, поглощенная своими собственными чувствами, не думала анализировать чувства мужа. Она видела, что он оскорблен, но не пыталась смягчить его. Ей даже странно было, что он может обижаться ее естественным негодованием. Она была из тех людей, которые долго не утомляются такою безмолвною враждой, и никогда первые не протянут руки примирения. Пока правила приличия не были нарушены, она не тревожилась. В обществе Гаркрос был по-прежнему учтив и внимателен с ней; в уединении своих комнат они почти не говорили друг с другом.
Пока эта пара, некогда обещавшая друг другу вечную любовь и преданность, влачила отяжелевшие брачные узы, Жоржина Клеведон наслаждалась полнейшим счастием.
— Мы женаты уже более трех месяцев, Франк, и не поссорились еще ни разу, — сказала она однажды мужу. — Как ты думаешь, способны мы поссориться друг с другом или нет?
— Конечно нет, друг мой. Разве человек может ссориться с лучшею частью самого себя.
— Однако, как часто приходится слышать о несчастных браках, — сказала Жоржи с внезапною серьезностью. — Мне кажется, что мужья и жены начинают всегда тем, что любят друг друга, как мы с тобою, то есть, что браки по расчету составляют только исключение. Почему же так мало счастливых браков? Гаркросы, например. Их брак был, кажется, браком по любви. С ее стороны по крайней мере не могло быть расчета, потому что она была богата, а он беден. Но какие они, по-видимому, холодные супруги. Они учтивы друг с другом, и так далее, но все это делается только для света.
— А ты хотела бы, чтоб они так нежничали друг с другом, как мы с тобой, Жоржи, — сказал сэр Френсис смеясь. — Вспомни, сколько времени прошло после их медового месяца, да и мистер Гаркрос, хотя он и прекрасный человек, создан, по-видимому, из слишком твердого материала, чтобы быть способным к нежности. Я не могу вообразить его влюбленным.
— Не говори этого, Франк. Все находят, что ты очень похож на него.
— Физически, может быть. Это еще не значит, что мы должны быть похожи нравственно. Он человек поклоняющийся успеху, Жоржи; ни одна женщина не может надеяться играть значительную роль в его жизни. Жена его должна быть довольна тем, что он со временем приобретет ей титул.
— Августа была бы очень довольна титулом, — оказала Жоржи. — Я люблю ее, Франк, но не могу не видеть, что она очень тщеславна.
Эта любящая чета не могла проводить много времени вместе, пока дом был полон гостей. Хозяева должны были постоянно придумывать новые развлечения, быть постоянно настороже чтобы демон скуки не прокрался в их маленький кружок. Они исполняли это вполне успешно, хотя наедине и признавались друг другу, что Клеведон был несравненно лучше без гостей. Жоржине ее положение напоминало детскую игру в гости. Так странно было ей видеть себя госпожой в царстве более обширном, чем то, в котором обезьяна Педро, гончая Туфта, террьер и моська были главными подданными, так странно иметь слуг, которые едва смели поднять на нее глаза, после толстой кухарки, с которою отец ее любил рассуждать о кулинарном искусстве, что она часто чувствовала себя не на месте.
— Как мне становится всегда неловко, Франк, — сказала она однажды мужу, — когда мистрис Миксер спрашивает меня, не сделаю ли я какого-нибудь изменения в расписании блюд, а я не могу придумать ничего, кроме любимых кушаний папё.
Главным событием года долженствовал быть праздник в день рождения сэра Френсиса, праздник, который с начала до конца был изобретением Жоржины и не совсем нравился сэру Френсису.
— Не глупо ли праздновать День рождения в двадцать девять лет, Жоржи! — говорил он не раз.
— Пустяки, Франк! Разве Георг III не праздновал свой юбилей в твои годы? Это будет твой первый день рождения в Клеведоне, нечто в роде празднования совершеннолетия, потому что разве ты был совершеннолетний, когда жил в Брюге или в каком-нибудь другом фламандском городишке, где все улицы пахнули чесноком. Я начинаю подозревать, что ты не рад, что женился на мне, если не хочешь праздновать день своего рождения, и что тебе стыдно показать твоим арендаторам, какую жену ты себе-выбрал.
Она настояла на своем и, получив разрешение устроить праздник, не успокоилась, пока не получила carte blanche относительно всех подробностей. Тогда выступил на сцену полковник Давенант. Он приезжал в Клеведон каждый день перед утренним завтраком, и с раннего утра до позднего вечера был занят приготовлениями к празднику и таинственными совещаниями с дочерью. Посторонние люди приходили из города за распоряжениями относительно ламп, палаток и фонтанов, долженствовавших бить между розами; посторонние люди ходили по парку, приготовляя фейерверк. Сэр Френсис приходил в ужас, думая, как дорого все это будет стоить, и как будет ворчать Джон Ворт. Этот преданный слуга, пожалуй, скажет, и будет иметь некоторое право сказать, что сын пошел по стопам своего расточительного отца.
В палатке чудовищной величины имел быть обед для арендаторов, в двух других таких же палатках обед для поселян с двадцати миль вокруг Клеведона, включая и всех рабочих, до последнего мальчика, сгонявшего ворон с засеянных полей. После обеда и в начале вечера предполагались танцы в большой столовой, убранной множеством роз и экзотических растений. Вкусы полковника Давенанта склонялись к восточной роскоши.