«Лора так же непостоянна, как ветер, — подумала она, — Ланцелота она возненавидит, если только я скажу ей, до какой степени он низок».

Но как удивилась Элинор, когда Монктон сказал очень спокойно:

— Если Лора действительно к нему привязана, и он отвечает на ее любовь — она такая хорошенькая, в ней столько очаровательной прелести: можно ли предполагать, чтоб он не полюбил ее — то я не вижу, почему бы этому браку не состояться.

Элинор быстро подняла глаза и вскричала:

— О, нет, нет, нет! Ты никогда не можешь согласиться на брак Лоры с мистером Дэрреллем.

— А почему же нет, мистрис Монктон?

Лукавый дьяволенок, которому с некоторых пор нотариус дал убежище в своей груди, вдруг превратился в свирепого демона, который бешено счал грызть своего хозяина.

— Почему же Лоре не следует выходить за Ланцелота Дэррелля?

— Потому что ты имеешь о нем дурное мнение. Вспомни, что говорил ты мне у калитки сада в Гэзльуде, когда он только что возвратился в дом матери. Ты говорил, что он эгоистичен, пуст, легкомыслен, даже, может быть, лжив. Ты говорил, что в жизни его кроется тайна.

— Я так полагал тогда.

— А разве теперь ты переменил свое мнение?

— Я, право, сам не знаю. Может быть, прежде я и в самом деле был предубежден против него, — возразил Монктон с видом сомнения.

— Я этого не думаю, — ответила Элинор, — я не полагаю его человеком хорошим. Прошу тебя, ради Бога, не допускай, чтобы Лора выходила за него.

Она скрестила руки и смотрела мужу в лицо с убедительной мольбой.

Лицо Монктона вдруг сделалось еще мрачнее.

— Какое же тебе до этого дело? — спросил он.

Элинор удивилась резкому и почти сердитому обращению мужа.

— Мне до этого большое дело, — сказала она, — я была бы очень огорчена несчастным замужеством Лоры.

— Да разве ее брак с Ланцелотом Дэрреллем непременно должен быть несчастлив?

— Без всякого сомнения, потому что он человек очень дурной.

— Какое право имеешь ты на подобное мнение? Разве ты имеешь на то какую-нибудь особенную причину?

— Да, я имею на то причину.

— Какую?

— Я не могу этого сказать по крайней мере теперь…

При этих словах Элинор, зубы яростного демона вонзились еще глубже в сердце Монктона.

— Мистрис Монктон, — сказал нотариус, — я опасаюсь, что для вас и для меня будущее готовит мало счастья, если вы начинаете вашу супружескую жизнь, имея тайны от вашего мужа.

Джильберт Монктон был слишком горд, чтобы сказать более этого. Мрачное отчаяние прокралось к нему в грудь, болезненная ненависть — к себе самому и своему безумству. Каждый из тех двадцати годов, которыми он был старее своей жены, как будто восстали против него, чтоб издеваться над ним с злобным укором.

С какого права взял он жену молодую, с какого права верил в возможность ее любви? Какое оправдание мог он найти для своего собственного безумия? Как мог он надеяться, выводя ее из бедности и неизвестности па более горячее к нему чувство, чем слабая благодарность за доставленные выгоды? Он ей дал прекрасный дом и внимательных слуг, экипажи и лошадей, богатство и независимость взамен блеска ее красоты и молодости — и он негодовал на нее за то, что она, как ему казалось, не любила его. Он обратил взор на прошедшее свидание в Пиластрах, каждая его подробность представлялась ему теперь ясно с помощью очков, которыми его снабдил ревнивый демон, его спутник. Монктон вспомнил, что ни одного слова любви не было произнесено Элинор. Она изъявила только согласие быть его женой — и более ничего. Вероятно, в ту минуту колебания, когда, он ожидал ее ответа с замирающим духом, она спокойно взвешивала и тщательно обдумывала, какие выгоды приобретет посредством жертвы, которую он от нее требовал.

Естестественно, что постоянные размышления такого свойства не могли сделать Монктона приятным и веселым собеседником для впечатлительной молодой женщины. Замечательно одно: с каким упорством страдалец, пораженный страшным недугом, называемым ревностью, стремится к увеличению причины своих мук.

Глава XXVIII. ВОЗЛЕ СОЛНЕЧНЫХ ЧАСОВ

Лора Мэсон переехала в Толльдэль. Джильберт Монктон всячески старался убедить себя в том, что главная причина, побудившая его жениться на Элинор, было желание доставить надежный домашний кров и приличное общество своей питомице. Молодая девушка очень радовалась, что будет жить с Элинор, но расстаться с Гэзльудом ей было немного грустно, особенно теперь, когда присутствие мистера Дэррелля придавало этому месту новую прелесть.

— Это правда, что он не очень весел и любезен в обращении, Нелли, — однажды заметила, мисс Мэсон среди длинного рассуждения о всех достоинствах мистера Дэррелля. — Он нисколько не похож на человека, довольного своей судьбой. Он все бродит по окрестностям, как будто у него на душе лежит что-нибудь тяжелое. Впрочем, это придает ему еще более прелести, и мне даже кажется, что он не был бы и наполовину так привлекателен, как теперь, если бы у него не было чего-нибудь на душе. После вашего отъезда, Нелли, он сделался страшно скучен и пасмурен: вернр, он вас любил.

Мистрис Дэррелль утверждала, что нет, что он, напротив, восхищается другой, совсем другой особой.

— Как вы полагаете, не я ли эта особа, милочка? — прибавила молодая девушка, краснея, улыбаясь и бросая робкий взгляд на серьезное лицо подруги.

— Я не знаю, Лора, я надеюсь, что нет, я была бы очень огорчена вашим замужеством с Ланцелотом Дэрреллем, — возразила Элинор.

— Почему же бы оно вас огорчало, Нелль?

— Потому что я не считаю его хорошим человеком.

Мисс Мэсон надула нижнюю губку и пожала плечами с самой обворожительной капризной миной.

— Вы злая, Нелли, если так говорите! — вскричала она. — Он очень хороший человек — я в этом уверена! А если и нет, то я еще более полюблю его за это, — прибавила она с милым, свойственным ей легкомыслием. — Я вовсе не желаю выходить замуж за человека хорошего, как, например, мой опекун или мистер Нит, пастор Гэзльуда. Корсар был человеком нехорошим, а как его любила Гель-нэр и Медора! Я не нахожу, чтобы Гяур поступил хорошо, убив Гассана, но кто бы мог отказаться выйти за Гяура?

Мистрис Монктон не сделала никакой попытки оспаривать подобное мнение молодой девушки.

Романтическая любовь Лоры заставляла Элинор ожидать еще с большим нетерпением той минуты, когда она будет в состоянии изобличить Ланцелота Дэррелля, как низкого обманщика.

«Через меня он будет лишен наследства, через меня же отвергнут женщиной, которой любим, и тогда, как он будет страдать всего сильнее, я по-прежнему останусь безжалостна к его страданиям, как он был безжалостен к бедному старику, повергнутому в отчаяние его низким обманом».