Она затылком почувствовала холод, затем ледяное дуновение ветра покрыло мурашками спину и плечи; стало невыносимо холодно, запахло плесенью, керосином и чем-то старым и затхлым, как пахнет в нежилых, загаженных домах, которые подлежат сносу. А вот и сам дом – вид со стороны, приблизительно в двадцати шагах от него – четырехэтажный, с выбитыми стеклами и покосившимися рамами; про этот дом тоже писали в местных газетах, что он является аварийным и что, когда дала трещину одна из стен, жильцов срочно выселили. Крупный план: оконная рама, за которой что-то темное, и это «что-то» шевелится и постанывает. Но на человеческий голос не похоже. Что это?
Она бросила играть и вышла из кабинета. Такие разные сцены, разные настроения и совершенно непонятно, к чему они относятся. Но, что касается дома, она помимо газет уже о нем где-то слышала. Но где? И почему память молчит?
Ассоциативный ряд выдал ей на-гора какую-то кухонную утварь, гастрономический натюрморт в духе Снейдерса и силуэт хрупкой девушки в коричневом платье.
Коричневое платье было только у одной ее знакомой. Она запомнила его только потому, что по фасону оно сильно напоминало Наталии школьную форму. Разве что из шелка, а не из шерсти. И это коричневое платье с плиссированной юбкой и лифом с отстрочкой и рядом пуговиц кофейного цвета носила Соня. «А где у нас Соня?» А Соня, оказывается, ушла к своей тете, которую она давно не видела. А что это за тетя? И она вспомнила. Тетя Сони как раз и жила в том самом доме, который должен был вот-вот рухнуть. Ну конечно, все это рассказывала Соня – отсюда и гастрономические ассоциации: разговор происходил, помнится, на кухне, когда Соня вернулась с рынка, откуда принесла зелень и свежую рыбу (вот вам и Снейдерс!). И еще Соня говорила, что тете дали квартиру почти в центре города, правда, без балкона, «но это ерунда». Так сказала Соня.
И вот теперь Наталия увидела этот дом. Но к чему отнести это видение? Может, Соня в опасности? А как же быть с Полиной и Перовой?
В любом случае необходимо было действовать. Она набрала номер Сары:
– Привет, это я. Если не ошибаюсь, в твоем салоне работает доктор Фиалковский. Мне бы не хотелось обращаться, сама знаешь к кому, поэтому спроси у своего друга все про «Флоретин». Это мазь, я нашла ее на полочке в ванной Полины. Помнишь, мы с ней приходили как-то к тебе в солярий…
– У нее еще такие роскошные рыжие волосы?
– Все правильно, Сара. Так вот, Полины больше нет. Если хочешь, подъезжай ко мне в течение часа, расскажешь про мазь, а я – про Полину.
– И я про Полину… – сказала тихим голосом Сара и повесила трубку.
А уже через сорок минут она входила в квартиру, распространяя благоухание тысяч роз.
– Ты нарочно подушилась розовым маслом? – спросила Наталия, обнимая подругу. – Почему?
– Потому что Полина в свой последний приход купила у меня десять ампул. Она позвонила и сказала, что уезжает и что ей очень хочется иметь некоторый запас розового масла. Вот я и продала ей все, что у меня было.
Сара была в черном. Вечно молодая, с движениями кошки и взглядом хищницы, красивая и все еще соблазнительная, она прекрасно знала себе цену и, быть может, поэтому последний год сторонилась мужчин вообще. «Не могу найти себе подходящего партнера», – каждый раз при встрече жаловалась она Наталии. Ее тщательно накрашенное лицо с алыми губами и глазами, изменчивыми как александрит, напоминало Наталии маску: настолько неестественна была ее красота. И только волосы, живые и блестящие, темно-каштанового цвета, уложенные в крупные кольца, напрочь отметали всяческие подозрения относительно парика – они были ее гордостью.
– Ты что-нибудь хочешь?
– Минеральной воды, желательно без газа. – Сара села в кресло и достала из сумочки еще одну ампулу с розовым маслом. – Как же погибла твоя подруга?
– Она упала с крыши, где ужинала со своим приятелем… Вернее даже, женихом по фамилии Гуров. Его нашли с простреленной грудью на крыше. Предполагают, что его убила Полина, потому что на пистолете обнаружены отпечатки ее пальцев. Все выглядит так, словно она выстрелила в него на крыше в тот момент, когда находилась на самом ее краю. Полину отбросило выстрелом назад, она оступилась и сорвалась. Ужасная смерть…
– Не расстраивайся, она умерла, не долетев до земли…
– Откуда ты знаешь?
– Ниоткуда. Просто чувствую.
– А что это за ампула?
– У меня нашлась еще одна, и я хотела отдать ее ей. Она мне очень понравилась. Сильная и волевая женщина, которая знает, что хочет от жизни. Но я не позавидовала бы ее жизни…
– Ты что-нибудь знаешь о ней?
– Мне кое-кто рассказал, чем она занималась в Москве.
– И кто же этот «кое-кто»? – разозлилась Наталия. Она терпеть не могла сплетен.
– Не нервничай. Просто они работали на пару. Ты ее не знаешь. Она была у меня всего однажды и как раз тогда, когда вы с Полиной нежились в солярии. Она просто удивилась, увидев ее здесь, поскольку сама оказалась в нашем городе случайно – сопровождала своего клиента и еле вырвалась из гостиницы, чтобы привести себя в божеский вид. Ведь мужчины по большей части скоты. Это надо признать.
– Я не поняла, кто с кем работал в паре?
– Она с Полиной. В «Метрополе», в Москве.
– Но зачем ей было говорить об этом с тобой?
– Разве ты не знаешь, что людям нравится со мной разговаривать? Я умею слушать, а это тоже дар.
– Кажется, по телефону ты сказала, что можешь что-то рассказать про Полину. Что именно?
– Я видела ее с молодым мужчиной. Он был божественно красив. Ты знаешь, как я стала относиться к мужчинам, но этот – просто сказка. Породистый, царских кровей…
– А что он делал в твоем салоне?
– Ничего. Ровным счетом ничего, просто приехал за Полиной и увез ее.
Я, если честно, подумала тогда, что красивые мужчины почему-то предпочитают некрасивых женщин. Впрочем, этому можно найти элементарное объяснение: они видят мир через призму собственного эго. То есть судят по себе: если ты, скажем, красив и изменяешь своей жене или любовнице благодаря своей внешности, то, значит, и красивая жена будет пользоваться бешеным успехом у мужчин и, естественно, будет тебе изменять. Поэтому ради спокойствия они выбирают дурнушек.
– Ты хочешь сказать, что Полина была дурнушкой?!
– Нет, конечно. Она была уродиной, но потрясающей уродиной, шикарной… Ее, как ни странно, не портили широко посаженные глаза и большой, как у лягушки, рот.
– Прекрати! Я не могу тебя слушать. Ты, наверное, забыла, что эта самая Полина лежит сейчас в морге… – Наталия схватилась за сигарету: она всегда взрывалась, когда чувствовала, что планка Сариного цинизма превосходит допустимый уровень. А этот самый уровень она чувствовала инстинктивно, до боли в сердце.