— Вы не назвали имени этого джентльмена, — заметил Джон Андреус.
— О, ведь дело не в имени! — возразил Абрагам.
— Но я хочу знать его, — сказал бродяга каким-то странным тоном. — Если вы не хотите назвать его сами, то я сам назову этого человека.
— Вы?! — воскликнул цыган. — Как вы можете знать…
— Имя его — сэр Руперт Лисль, — перебил Андреус. — Он живет в замке Лисльвуд, миль за девять отсюда. Тот, которого вы видели с ним — полный, рослый мужчина в желтом жилете, с золотыми цепями, и усами, прикрывающими его проклятый рот — это Гранвиль Варней… Земля не создавала еще подобного злодея, — добавил Джон Андреус, голос которого повышался при каждом слове и наконец перешел в яростный крик.
— Будь он проклят! — воскликнул он, с угрожающим видом потрясая рукой.
— Объясните, товарищ, что все это значит! — спросил Абрагам, гнев которого был ничем в сравнении с бешенством, овладевшим Андреусом.
— Это значит, что с этой минуты мы с вами стали родными братьями, потому что у нас одна цель… Что касается того, — продолжал Джон Андреус как будто про себя, — если этот пес попадется мне под руку, хоть даже сегодня, я размозжу ему череп так же, как и тому. Богу известно, что я никогда не чувствовал к нему особенной любви. Пусть он не воображает, что во мне проявилось к нему сострадание!
Когда собеседники вернулись в палатку, Джон Андреус подошел прямо к Британии и поцеловал ее в лоб. Я уже говорила, что в нем не было решительно ничего привлекательного, и потому молодая цыганка, несмотря на свое состояние, отпрянула с видимым отвращением.
— Он тоже против него, — сказал Абрагам, — он даже готов убить его, если только не обманывает.
— Это правда? — спросила женщина, встрепенувшись, и подошла к Андреусу. — В таком случае поцелуйте меня, поцелуйте — и будем друзьями.
Все приехавшие в Чильтон на бега утром шестого августа чувствовали себя легко и весело по случаю чудной погоды. Солнце ярко светило и небо голубело над Чильтонской долиной. Были и недовольные, завидовавшие общей радости, которые уверяли всех, что погода чересчур хорошая, чтобы держаться долго, и что надо ждать бури. Жадные же к удовольствиям отрицали дурные предсказания и спрашивали себя: неужели такое яркое солнце и спокойное небо предвещают ненастье?
На дороге, ведущей к Чильтонской долине, было немало пыли, но суссекские фермеры весело трусили по ней в густых облаках пыли, поднятой копытами их бойких лошадей, а их жены вполне примирились с мыслью испортить свои хорошенькие шляпки, купленные нарочно по случаю бегов.
Бега начались в час пополудни, а в пять минут второго, когда был поднят номер выигравшей лошади и державшие пари фермеры отдавали и принимали деньги в средине круга, подкатил экипаж сэра Руперта Лисля. Майор Варней правил лошадьми, рядом с ним на козлах сидел баронет, а из окна выглядывало прекрасное высокомерное лицо леди Оливии. Она не упускала случая показать себя многочисленной публике, как будто говоря: «Вы уверяете, что я несчастна замужем? Говорите, что я продала себя за богатство, которое не может составить мое счастье, и за титул, который покрывает меня позором и бесславием? Смотрите же на меня, любуйтесь тем, как я поддерживаю собственное достоинство, хоть мой муж и топчет в грязи древнее имя Лисля!»
С Оливией сидели две ее сестры. Их бледные лица и бесцветные волосы подчеркивали смуглую красоту леди Лисль: они словно бы существовали для того, чтобы сделать ее еще заметнее, сознавали это и ненавидели ее от всего сердца, но их неловкие манеры и вид пансионерок придавали ей еще больше грации и смелости. Быть может, им служила утешением мысль о том, что сестра их несчастна, несмотря на все свои преимущества перед ними. Они замечали лихорадочный блеск ее глаз, нервное подергивание губ и вечное желание быть в обществе, чтобы только не оставаться наедине с собой и со своими думами. Мужчины окружили ее экипаж, как только он подъехал к кругу, потому что она громко смеялась и была разговорчивее чопорных дам. Лишь жены фермеров, которые заботились только о домашнем хозяйстве, не уступали ей в беззаботности и беспечности. На бегах были, между прочим, несколько блестящих драгун, которые разъезжали взад и вперед, отыскивая кого-нибудь, кто бы мог представить их прекрасной леди Лисль, и задаваясь вопросом: действительно ли этот молодой человек, что сидит рядом с блистательным Варнеем, отставным майором индийской армии, — сэр Руперт Лисль?
Тут было множество цыган и цыганок; смуглые лица, выглядывавшие из-под голубых или желтых платков, окружали роскошные экипажи.
Там и сям бегали смуглые цыганята, которых наделяли то куском пирожного, то мелкой монеткой, то стаканом шампанского, которое было достать легче, нежели глоток воды.
Абрагам с товарищами ходил посреди зрителей, предлагая то подержать лошадь, то почистить платье джентльменов, беря за услуги по шесть пенсов. Странно лишь, что Джон Андреус наотрез отказался присоединиться к ним.
— У меня есть на это причины! — пояснил он. — И поверьте мне на слово, очень важные. Я буду плести рогожи, сколько бы вы ни приказали, но не выйду из шатра, пока идут бега.
Он сдержал слово и большую часть спал в палатке. Британия, в помятой шляпке, украшенной искусственными цветами и лентами, была страшно бледна, но не отставала от соплеменников. Казалось, какая-то таинственная сила удерживает ее около экипажа сэра Руперта Лисля, и если она отходила, то только на самое непродолжительное время. Оливия наконец узнала ее и знаком подозвала к себе.
— Вы были здесь в прошлом году? — спросила леди Лисль.
— Да, миледи, была.
— Вы, кажется, больны?
— Да, миледи… но я скорее больна душою, нежели телом. Силы мои слабеют с каждым днем; их уносит горе… я сама узнала страшную перемену, происшедшую со мною, только сегодня утром, когда стала надевать платье, которое не вынимала ровно двенадцать месяцев.
— Бедняжка!.. Это грустно!.. Но где же ваша сестра, эта хорошенькая девушка, которая была так похожа на вас?
— Она была гораздо красивее меня, — заметила цыганка.
— Да, она действительно была очаровательна. Я еще никогда не встречала такого миловидного личика… вы помните ее, Лаура? — обратилась Оливия к своей старшей. — Почему же в нынешнем году ее нет с вами? — продолжала она расспрашивать Британию.
— Потому что ее уже больше на свете нет, — ответила цыганка, стиснув судорожно зубы, между тем как лицо ее покрылось смертной бледностью.
— Она умерла?!
— Да, она утонула во рву недалеко отсюда.
Загадочное выражение лица молодой девушки и ее многозначительная интонация внушали леди Лисль непроизвольный ужас.
— Она сама утопилась? — спросила она, изменившись в лице.
— Нет, не сама, миледи.
— Нет?.. Так кто же это сделал?.. Как же это случилось?.. Расскажите мне все!