Наталия уже выходила из учительской, когда зазвонил телефон. Она сняла трубку и вдруг услышала взволнованный голос Сары:
— Это ты? Как хорошо, что я тебя застала! Бросай все и немедленно приезжай ко мне...
— Сара, может, мне вовсе переехать к тебе на вечное поселение? Я же на работе, у меня дети, идет урок. Это во-первых. А во-вторых, я забыла тебе рассказать самое главное...
— То, что к тебе вернулся Логинов, сейчас не самое главное. Это естественно — я знала, что это рано или поздно случится.
— А в чем дело? Ада опознала тело?
— Ну конечно!
— Сара, но ведь я-то об этом знала раньше всех вас... Может, ты все же позволишь мне немного пожить своей жизнью?
— Наташа, когда ты успела так очерстветь? Я больше тебе не позвоню, прощай!
Наталия, тяжело вздохнув, опустила трубку. Она поняла, что Сара обиделась не на шутку. Но ссориться она не собиралась — тем более что жизнь доказывает: мужчины приходят и уходят, а подруги остаются.
Она вернулась в кабинет звукозаписи. Вместо того чтобы молча и сосредоточенно слушать божественную музыку австрийского гения, дети ходили на головах. В прямом смысле.
— Знаете что, ребятки? Я бы на вашем месте бросила музыкальную школу, честное слово! — сказала она притихшим ученикам, которые, завидев ее, вернулись на свои места и теперь испуганно смотрели на нее. — Вы поговорите со своими родителями, только, чур, уговор: не выдавайте меня, хорошо? Не говорите им, что это я вам посоветовала. Ну к чему вам эта музыка, когда на улице столько снега, а внизу под лестницей столько санок... Короче, я отпускаю вас, но выходим тихо и по одному...
Дети, эти благодарные и умные существа, посмотрели на нее с такой любовью, что она поняла: они союзники. Они сделали все так, как она и просила: тихонько оделись в коридоре, на цыпочках спустились вниз, расхватали свои санки, но на улице, глотнув свежего, пахнущего арбузами морозного воздуха, заорали и завизжали, как поросята. Так что конспирации не получилось. Бланш в окне второго этажа показала Наталии, подбегающей к своей машине, маленький сухой кулачок.
Воздух, цветом напоминающий разбавленные фиолетовые чернила, медленно, но верно превращал вечер в ночь. Шел снег.
Наталия медленно и с удовольствием проезжала по сиреневым улицам, освещенным оранжевым блеском фонарей, слушая запись «Волшебной флейты» в джазовой обработке. Это вам не пыльный и душный кабинет звукозаписи и не истертая пластинка с прыгающей головкой. Посадить бы детей сюда, в машину, они бы не визжали, а просто бы обалдели от пространственности звуков, от того многообразия гармонии, которое мог сочинить только гений, каким являлся Моцарт.
— Сара, я приехала. Не надо лишних слов. Я тебя люблю больше Логинова, — Наталия улыбнулась обезоруживающей улыбкой, настраиваясь на спокойный дружеский ужин. Но быстро поняла, что подруга явно не в себе. Лицо ее было сосредоточенно. Она даже не улыбнулась!
— Ты что, действительно обиделась на меня?
— Наташа, какая ты невнимательная... Разве ты не видела возле подъезда «скорую»?
— Видела, ну и что? Ты заболела?
— Тсс... Там врач... Он осматривает Злату.
— Кого-кого? Какую еще Злату?
— Да ты ее не знаешь. Моя приятельница. Входи, но только не пугайся...
Наталия вошла за Сарой в комнату, где на диване лежала девушка. Вместо лица у нее был сплошной синяк. Один глаз вздулся и заплыл. Из разорванной губы сочилась кровь. А врач — женщина неопределенного возраста, одетая в сапоги и шубу, как лоточница, что-то писала. Наталию это всегда поражало — больной ждет конкретной, быстрой помощи, а доктор что-то пишет и пишет, словно от количества исписанных неразборчивым почерком страниц зависит время, отпущенное пациенту на жизнь.
— Ее не помешало бы госпитализировать, — наконец подняла голову врач и обвела усталым взглядом присутствующих женщин. — Но прежде надо бы вызвать милицию — за такие вещи сажают. — Затем, обернувшись к Злате, которая с трудом разлепила налитые кровью глаза, сказала все тем же бесцветным голосом: — Вы напрасно скрываете имя того, кто это сделал... Если действовать по уму, то надо немедленно подавать заявление в суд, пройти освидетельствование, получить справку о нанесении тяжких телесных повреждений. Миллионов двадцать вам выплатят.
— А откуда вы знаете, что она скрывает имя?
— Да мы бились здесь полчаса, пока не поняли, что это не случайное нападение... Скорее всего, ее избил муж. Потому что при этом слове она начинает плакать.
Наталия была шокирована тем, что докторша разговаривает подобным образом в присутствии самой потерпевшей. А у Златы действительно от ее слов вновь потекли слезы...
— Скажите, а кроме лица есть травмы?
— Нет, только лицо. Я же говорю — ее надо госпитализировать. Во-первых, необходимо сделать снимки, мало ли что... А если сотрясение мозга... Давайте повезем в больницу!
— Только не с вами, — вдруг сухо произнесла Сара.
— Вот как? Это чем же я вам не понравилась? — Докторша вспыхнула и в волнении поправила выбившуюся из-под вязаной шапки влажную от пота прядь. — Тогда я немедленно вызываю милицию! Надо же, с ними по-человечески, а они!..
Она шумно двинулась по направлению к прихожей.
— Вызывайте хоть самого дьявола, — процедила сквозь зубы Сара, брезгливо морщась. — От вас несет псиной, а вы туда же, лечить... Человек страдает, можно же было сделать перевязку, налепить пластыри, ну, я не знаю, что еще... Прижечь царапины, как-то обработать ее губы... Вы только посмотрите, во что они превратились... А вы только что-то пишете... Что?! Мемуары свои, что ли?!
Докторша, как вкопанная, остановилась на пороге, затем резко повернула голову:
— Вот пускай милиция и разбирается, как эта девушка оказалась в вашей квартире в таком состоянии и почему вы скрываете от меня ее имя...
— А вам не приходило в голову, что я его просто не знаю? Что я просто подобрала эту несчастную на улице... Да что с вами говорить, все бесполезно! И вообще, тот ковер, по которому вы только прошли в своих грязных сапогах, стоит по меньшей мере две тысячи долларов. Скажете, что вам не доставило удовольствия топтать его своими ножищами? Да вы от зависти лопаетесь, когда попадаете в приличную квартиру! А шубу не снимаете, потому что от вас смердит...
— Сара, прекрати! — вмешалась Наталия в назревающий скандал. У докторши затряслись губы, и Наталия уже представила себе, как та, рыдая, будет рассказывать срывающимся голосом о тяготах своей работы, о нищенском заработке и невозможности переобуваться пятьдесят раз в день... Поэтому, чтобы как-то смягчить обстановку и успокоить обеих — разозлившуюся Сару и докторшу, близкую к истерике, — достала из сумки деньги и протянула их врачу: — Вот, возьмите... Мне сейчас трудно что-либо объяснить... Она не злая, не знаю, что это на нее нашло... И не воспринимайте эти деньги как взятку — это плата за ваш труд. А что касается милиции, то поступайте так, как посчитаете нужным.