* * *
Она уже сто раз пожалела о том, что вернулась в музыкальную школу. Контрастов ей, видите ли, захотелось... Но, с другой стороны, ее тоже можно понять. Летом она рассталась сразу с двумя своими мужчинами — Логиновым, прокурором, и Валентином, которого она любя называла Жестянщиком... Объяснить Логинову, с которым она жила под одной крышей, что ей «по жизни» необходимы именно они оба, она все равно не смогла бы, поэтому она выбрала единственный правильный для себя путь: удалила их из своей жизни, как два разболевшихся, но еще вполне здоровых зуба...
Сара, ее близкая подруга, узнав об этом, была шокирована: «Ну ладно еще твой Жестянщик, жила ты без него сколько и еще столько же прожила бы, но Логинов... Как же ты теперь обойдешься без него?..» Наталия понимала ее: Сару пугали трудности, которые могли возникнуть в их жизни из-за ссоры Наталии с прокурором. Потому что бизнес, который они — Сара и Наталия — организовали и который начал приносить наконец-то неплохие деньги, своим рождением был обязан прокурору. Частные расследования, которыми занималась Наталия благодаря своим уникальным способностям, питались официальной информацией, полученной от прокурора и его помощников, Сергея Сапрыкина и Арнольда Манджиняна. И хотя зачастую приходилось лавировать и хитрить, чтобы выудить у Логинова эту самую информацию, то теперь вообще могло остановиться все дело. Об этом Сара и сказала Наталии при встрече, на что подруга лишь пожала плечами: «Значит, вернусь в музыкальную школу». И вернулась. А что дальше?
Но Сара не оставляла ее. Именно она научила ее понимать вкус денег, а значит, вкус и самой жизни. Большая квартира Наталии сотрясалась длиннющими монологами, суть которых сводилась к следующему: «Что ты прозябаешь в этой дыре, в этой провинции, когда у тебя есть деньги, которых тебе хватило бы, чтобы перебраться в Европу, купить там дом...» И все в таком духе. Дело в том, что одно из последних дел принесло Наталии действительно большие деньги. Картины французского постимпрессиониста Роже Лотара, найденные ею совершенно случайно в процессе расследования причины смерти своей подруги Полины Царевой, были проданы некоему Фальку, антиквару, французскому русскому или русскому французу, проживающему в Париже и делавшему на антиквариате деньги. Жизнь улыбнулась ей, осветив золотым блеском серые будни и предлагая резко переменить обстановку, но она почему-то этим не воспользовалась. «Ты не понимаешь, Сара... Все дело в контрастах... Я знаю, что могу в любое время уехать отсюда и зажить совершенно другой жизнью, полной удовольствий и комфорта. Именно эта МЫСЛЬ, эта ВОЗМОЖНОСТЬ приносит мне куда больше удовольствия, чем все то, что меня там ждет в реальности... Я так хорошо себе это представила, что словно бы уже пожила ТАМ, ты понимаешь меня? А теперь вот как бы вернулась сюда, в холодную Россию, в свой небольшой провинциальный город с грязью на дорогах и расхлябанными троллейбусами... Я хожу каждое утро на работу...»
«Ну, положим, не ходишь, а ездишь на своем сиреневом «Опеле»...»
«Не перебивай меня! Я вообще могу замолчать, если ты не в состоянии меня понять. Вот черт, ты сбила меня с мысли!.. Одно могу сказать: уехать я всегда успею. Но здесь у меня ты, Логинов и Жестянщик. Хотя я их почти не вижу, они все равно живут в моем сердце... А еще приходят во сне...»
«Может, тебе завести нового мужчину?»
«Если и так, то это должно произойти естественно, спонтанно... Что же касается нашего дела, то ты ведь свои проценты получила?»
«Получила, спасибо».
«Тогда — до встречи. Мне пора на урок».
Домработница Соня, которую Наталия наняла еще в бытность своего полусупружеского романа с Логиновым, жила в ее квартире на прежних правах. Она всегда помнила о своих обязанностях, но видно было, как женщина скучает по Логинову. «Только он и умел хвалить мою стряпню», — сказала она однажды, и это прозвучало так искренне, что Наталия чуть не растаяла и не предложила ей перейти «на службу» к прокурору. Но вовремя одумалась: ревность, как облезлая и старая, но опытная кошка, подняла ушки на макушке. «Этого не следует делать... Соня прекрасно готовит, пусть остается здесь. К тому же постоянная женщина в его холостяцкой квартире может приобрести повадки жены, а мне это ни к чему».
* * *
Прозвенел звонок, дети, как по команде, исторгли восторженные крики по поводу окончания этого никому не нужного музыкального садизма, — именно таковым всегда считались уроки сольфеджио. Юные дарования поспешно выбежали из класса в страхе, что Наталия Валерьевна оставит кого-нибудь из них на дополнительное занятие. Но Наталия Валерьевна даже и не думала мучить этих мальчиков и девочек, понимая, что дети не виноваты в том, что родители обрекли их на семилетнее мучение, называемое музыкальной школой. Именно так родители стремились заполнить свободное время своих чад, поскольку профессиональных музыкантов из выпускников этой школы выходило все меньше и меньше. Это объяснялось очень простой причиной: профессия перестала быть нужной. В самом деле — зачем ехать в глухомань, в заросший паутиной деревенский клуб, если жить придется в холоде и голоде, да нередко и в обществе алкоголиков? Не проще ли найти сытное и теплое местечко в городе? Но вакансии в городе были распределены на десятилетия вперед, а потому музыканты, которых стало как «собак нерезаных», подались, кто куда — работали лоточниками, уборщицами, а некоторые, и это касалось в основном женщин, просто превратились в домохозяек, безропотно прислуживающих за столом, содержащих дом и обязанных чистить обувь мужу-кормильцу...
Она стояла возле окна и смотрела, как ее ученики, высыпавшие из школы, забрались чуть ли не по самые уши в сугробы и принялись валяться в снегу, забыв обо всем. Их голубоватые в вечернем свете фигурки вызывали умиление, а также стыд при мысли о том, что вместо нормальных детских забав она заставляет их заниматься никому не нужным интонированием.
В школе почти никого не осталось. Разве что Бланш, которая могла допоздна возиться со своими пластинками и кассетами в кабинете звукозаписи. Но и она вскоре уйдет... И тогда ей, Наталии, придется возвращаться домой, но сначала очистить машину от снега, завести мотор, разогреть его... Или же пора покупать свою мечту — красный «Форд»?
Мысли были ленивы, как и она сама. Они плавно перекатывались в голове без всякой логики. Так, она вспомнила, что дома ее ждет Соня, которая будет весь вечер смотреть на нее укоряющим взглядом, словно говоря: пора бы вам, хозяйка, смилостивиться и позволить вернуться Логинову, который, кстати, уже не раз приезжал для серьезного разговора. Соня хотела возврата к прежней жизни, как, впрочем, и сама Наталия. Но Соня ничего не знала о существовании Жестянщика, который тоже играл большую роль в жизни ее хозяйки. А быть может, даже главную...
Она дождалась, пока все утихнет, и села за пианино. Раскрыла крышку, которую захлопнул кто-то из ее учеников сразу же после занятия, коснулась пальцами теплых гладких клавиш и взяла наконец густой, насыщенный, построенный сплошь из напряженных малых терций аккорд... И тотчас вся покрылась мурашками...
Сначала звук доносился как будто откуда-то издалека и был едва различим, но по мере нарастания его Наталию охватил панический страх. Она услышала оглушительный взрыв, сотрясший все вокруг. Потом видение сконцентрировалось в каком-то синем квадрате. Повалил едкий дым, взметнулось оранжевое с черным буйное, жирное пламя... Вокруг шипел, тая, снег и тут же превращался в черную воду. Она услышала крики и увидела людей, стоящих на дороге и размахивающих руками. Сверкали фарами остановившиеся машины. Та, что взорвалась, видимо улетела в какую-то пропасть. Но за клубами дыма это невозможно было рассмотреть... Наталия вспомнила Майю, сестру Сары Кауфман, которая инсценировала свою смерть... Что же на этот раз? Какую важную информацию выдает ей ее подсознание, чтобы втянуть в очередную страшную историю? Нет, к этому невозможно привыкнуть...