— В самый раз, — ответил Анкутдинов. — Новаченко где?
— Пусть проспится, идиот, — коротко бросил Аркадий Иосифович.
— Прошу в кабинет, господа, — произнес Анкутдинов по-английски. — Я понимаю, час поздний, но я задержу вас ненадолго.
— Тимур Ильич, это господин Эндрю Ставицки, младший компаньон господина Блэкмора, — отрекомендовал высокого мужчину в темном пиджаке Лейсман. — Он хорошо говорит по-русски и может выполнять функции переводчика.
— Можно сказать, что я почти ваш земляк, — с едва заметным акцентом произнес тот. — Я поляк и в США живу лишь десять лет. Мое настоящее имя Анджей Ставицкий.
— Вы превосходно говорите по-русски, — сказал Анкутдинов, — даже для поляка.
— О да! — поддержал его Лейсман. — Мы с Анджеем уже сдружились, благо я тоже родился в Польше, если вы помните, Тимур Ильич.
— Ну, ты у нас вообще космополит, Аркадий Иосифович, — довольно фамильярно произнес Тимофеев, хлопнув его по плечу. Тот поморщился, косо глянул на зама по безопасности, но ничего не сказал.
— Хорошо, не будем тратить время на беспредметные разговоры, — сказал Анкутдинов по-английски, так как мистер Дональд Блэкмор уже в беспокойстве озирался вокруг из-за того, что не понимает ни слова из разговора своих торговых партнеров. — Сделка очень крупная, мистер Блэкмор, — продолжал Анкутдинов, — ибо речь идет о серьезнейшем научном эксперименте. Думаю, кое-какие основные детали господин Лейсман вам сообщил.
— О, да, — ответил американец, — мистер Лейсман действительно говорил об удивительном проекте. Проект «Five-flyes» … как это звучит по-русски, Энди? — обратился он к Ставицкому. — Красивое такое слово… «Светлячки», — с жутким акцентом повторил Блэкмор. — Мистер Лейсман говорил, что вами проведена огромная работа. Зачем же вы хотите продать ее результаты мне?
— В условиях российского рынка мы не найдем широкого применения идеям этого проекта; кроме того, сбыт продукции, воспроизведенной по расчетам математической модели проекта, будет затруднен вследствие высокой себестоимости полученного препарата.
— Какова его цена?
— Приблизительно около трехсот, даже четырехсот долларов за грамм. Мы имели опыт продаж на местном рынке — около ста шестидесяти долларов за грамм, но это были пробные промежуточные образцы на пути к окончательной формуле.
— А сколько у вас стоит кокаин? — спросил американец.
— Примерно столько же.
— Да нет, — ответил Лейсман, — даже меньше пробных образцов. Так что в России ближайшие десять лет наладить рынок сбыта будет очень сложно.
— Где человек, синтезировавший препарат? Я смогу встретиться с ним?
— Если пожелаете, вы можете даже купить его, — внезапно произнес Тимофеев.
— То есть как — купить?
— Как покупают недвижимость.
— Простите, я не понимаю русского юмора. Особенно касательно серьезного бизнеса, где юмор вообще неуместен.
— Мы можем передать его вам, и он последует за вами в Штаты, — пояснил Анкутдинов. — Мы обговорим это особо. Не спешите отказываться, мистер Блэкмор, проект «Светлячки» достаточно сложен и нуждается в популяризации.
— Прежде чем платить обговоренные двадцать миллионов долларов, я должен увидеть все собственными глазами, — веско отчеканил американец. — Где и когда я смогу это сделать?
— Завтра, — ответил Анкутдинов. — В центре синтеза перцептина. Вы увидите также изобретателя препарата и основного разработчика проекта — разумеется, все это в одном лице.
— Все детали контракта, я полагаю, завтра, — уже мягче проговорил Блэкмор. — Если все действительно так, как говорил мистер Лейсман, то, думаю, мы договоримся.
— Дискета с данными по проекту уже подготовлена, — сказал Анкутдинов.
— Какой срок на завтра?
— В полдень за вами в гостиницу заедет господин Тимофеев. — Анкутдинов указал на стоявшего поодаль вице-шефа секьюрити «Атланта-Росс». — Он и доставит вас на место, где уже будут господин Лейсман и ваш покорный слуга.
— О’кей, — сказал американец. — Благодарю за замечательный вечер. Мистер Ставицки!
— Да, сэр?
— Согласуйте с мистером Тимофеевым все подробности завтрашней поездки.
— Вы нам не доверяете? — улыбнулся Анкутдинов.
— Я мало знаю русских, но то, что я о них знаю, заставляет меня быть осторожным. Надеюсь, сэр, вы развеете миф о «русской рулетке» вашего бизнеса, — вежливо ответил американец.
Когда иностранцы ушли, сопровождаемые Лейсманом, Анкутдинов взглянул на Тимофеева.
— Выгорит?
— Выгорит. Я думаю, америкашка заплатит.
— Скорей бы. Надо развязаться с этим полоумным Светлячком и всем его проектом. Мы уже достаточно наследили.
— Да уж, — буркнул Тимофеев, — особенно после того, как новаченковские идиоты упустили «светлячков».
— Троих-то сделали.
— А еще трое остались.
— Может, черт с ними? Пусть живут, — махнул рукой Анкутдинов. — Они же ничего не знают.
— Да неужели? Нет, не нужно свидетелей.
— Может, и Иванову тогда? — с иронией спросил Тимур.
— Там будет видно. Если полезет на рожон, лично займусь ею.
— Ладно, поехали отсюда.
* * *
Я проснулась около десяти с тяжелой головой от чьего-то ощутимого толчка в плечо.
— Вставай, Эркюль Пуаро, тебя ждут великие дела, — раздался надо мной звучный и мрачный голос Кузнецова. Трезвого и серьезного.
— А? — пробормотала я. — Чево?
— Вставай, говорю. Ты ставила «жучок» в офисе Анкутдинова?
Сон слетел с меня мгновенно, как сорванное сильной рукой теплое одеяло, и сразу стало холодно и неуютно.
— Что такое?
Кузнецов, полностью одетый, протянул мне мой собственный магнитофон с записью с передатчика. Если она существует, эта запись.
— Послушай своего бывшего однокурсничка, — произнес он холодно, и его широкое лицо потемнело от гнева.
…Я слушала, и с каждым ударом в сердце все плотнее заползало и захлестывало кровожадное, звериное бешенство. За какую же идиотку считали меня эти подонки! Но какие противники, один к одному — Анкутдинов, Тимофеев, Лейсман… Друзья, оказавшиеся хладнокровными убийцами.
— Они были правы… — пробормотала я. — Они были правы.
— Кто? Вишневский, Светлов, Романовский? Разумеется. А ты отказывалась верить! Теперь получай обухом по башке, — холодно выговорил Кузнецов.
— Да пошел ты!.. Я тоже подозревала, ведь поставила же я этот «жучок»!
— Это не логика, Таня. Это не разум. Ты действовала по интуиции.