— Где же тогда Лейсман?
— Продолжает выяснять разногласия с Анкутдиновым, — цинично усмехнулся Тимофеев, — но уже на том свете.
— Ты убил Лейсмана, Саша? — упавшим голосом произнес Анатолий Антоныч.
— Он сам выбрал смерть, — проговорил Тимофеев почти торжественно и обернулся к Кузнецову и Казакову: — Я полагаю, у вас есть немало неотложных дел, молодые люди, не так ли?
— Понимаю, — отозвался Кузнецов, — разговор не для наших ушей. Александр Иваныч, добросьте нас до универа, если вас не затруднит, и мы с готовностью исчезнем.
— В универ? — воскликнул Казаков, глядя на Кузнецова, как на отпетого и катастрофического олигофрена. — На хрена?
— Ты хочешь вылететь, что ли, кретин? — отпарировал тот.
— А что у нас сегодня?
— Зачет, — Кузнецов извлек из кармана записную книжку. — Вот, записано.
— А по какому?
— А по… — Кузнецов дал ответ, едва ли способный внести ясность касательно предмета сдачи, но свидетельствующий о полном равнодушии бравого студента относительно этого предмета.
— Ладно, не надо материться, — заметил Тимофеев, — выходите, вот ваш университет. Но только… — он повернулся к двум друзьям и покачал пальцем у них перед носом. — Ни слова, ясно? Сболтнете лишнего, не сносить вам головы, братцы.
— Ясно, — ответили оба с враз посерьезневшими, строгими лицами, — мы понимаем, Александр Иваныч.
— Ну ты глянь на этих двух, — сказал бритый молодой человек по фамилии Сергеев, тот самый, что рассказывал Светлову о перцептине, — вылезают из шестисотого «мерса»!
— Я знаю этот «мерс», — ответил ему аналогично стриженный приятель, — на нем анкутдиновские номера.
Сергеев захлопал глазами, провожая взглядом нарочито разминувшуюся с ним парочку…
* * *
— Куда мы едем? — спросила я.
— За пленочкой. Той самой, которая была записана со столь любезно установленного тобою «жучка», — произнес Тимофеев.
— Почему ты думаешь, что я отдам ее тебе?
— Потому что тебе невыгодно не отдавать ее мне.
— Я так понимаю, ты мне угрожаешь? — насупившись, спросила я.
— Ты плохо понимаешь, — отрезал он, — хотя твой IQ все еще больше двухсот.
— Что ты мне хочешь предложить?
— Ты уверена, что я хочу?
— Иначе ты оставил бы нас в подвале, — докончила я.
— Вот это верно, — он припарковал машину недалеко от корпуса, где помещался ОБНОН. В пяти шагах от нас я увидела свой собственный автомобиль, оставленный здесь еще утром, когда я приехала на работу к Кирсанову.
— Прокурор уже знает о существовании этой пленки, — произнесла я, — и собровцы уже ждут сигнала.
— Я верну эту пленку через полчаса, — ответил он, — и ты пойдешь с нею к прокурору и объяснишь, что вмешательства органов не потребуется, благо преступники разобрались между собой, и так основательно, что даже гробовщик не нужен. Вот моя просьба, которую ты исполнишь за то, что я спас тебя и твоих друзей. Это послужит к тому же гарантией того, что вы проживете долгую и счастливую жизнь, а не закончите ее в канаве сегодня вечером.
Серые глаза его раскрылись и холодно блеснули.
— Иди, — произнес он неожиданно мягким и вкрадчивым голосом, — и принеси ее из машины.
Я медленно вылезла из «Мерседеса» и пошла к своей машине. Я понимала, что дело со «светлячками» закрыто, что убийцы понесли наказание и Владимир Андреевич Вишневский может считать отомщенной смерть своего сына. Замысел Тимофеева был также ясен: он хотел свалить всю вину за кровавые излишества проекта «Светлячки» на покойных Анкутдинова и Лейсмана, а смерть их представить как результат ссоры между ними. Легко мотивировать и взрыв в авторемонтной мастерской, по совместительству являющейся лабораторией, а уж причину объяснить и того проще: под зданием находились резервуары с бензином. Так можно обосновать все происшедшее.
Убийства Вишневского, Романовского, Дементьева и его подруги из компьютерной фирмы при «Атланте», таким образом, благополучно подшиваются к безразмерному списку прегрешений Лейсмана, Анкутдинова и иже с ними. Мертвые не кусаются, как любил говаривать добрейшей души человек, приснопамятный Билли Бонс.
С другой стороны, Тимофеев не запачкал рук в этом грязном деле с операцией «Светлячки исчезают с рассветом». Он не тронул Кузнецова и Казакова тогда, в первый наш визит в лабораторию, хотя Лейсман уже дал санкцию на их уничтожение. Он выполнил до конца свой долг перед Анкутдиновым, выследив и схватив его преследователей, то бишь нас, когда мы висели на хвосте у «Лексуса» и «Опеля». Правда, самого Анкутдинова в кортеже не было, но это не суть важно — главной целью все равно был он. Единственное преступление Тимофеева — это то, что он допустил смерть Анкутдинова. Но таковы правила той «русской рулетки», что именуется бизнесом в России. Каждый играет сам за себя, если не хочет проиграть.
Убийство Лейсмана было преступлением только с чисто юридической точки зрения. Морально этот поступок Тимофеева был совершенно оправдан, даже с точки зрения стороннего наблюдателя: убийца «светлячков», убийца Анкутдинова, низкий, подлый человек и бесчестный делец должен понести заслуженную кару.
Наконец, Тимофеев спас всех нас, хотя наживал этим много дополнительных проблем. Пленку он мог бы забрать и без меня, если знал, что она все еще в моей машине.
Перед глазами встало красивое улыбающееся лицо Вишневского, ради которого я и начала это дело со «светлячками». Мелькнули усталые черты Светлова с ввалившимися глазами под высоким лбом… И, наконец, огромная фигура Тимура Анкутдинова возникла во весь рост, и прощальная белозубая улыбка сверкнула на смуглом благородном лице. Все было кончено, они были мертвы и навсегда, навсегда уходили от меня…
Мертвы?.. А Светлов? Полумертвый Светлов с закрытыми от нестерпимого одиночества глазами?.. Ведь он все еще жив.
Я решительно открыла дверь машины и вынула из магнитофона кассету. Пусть все будет так, как хочет Тимофеев. Я проиграла ему, но этот проигрыш стоит многих побед.
Я быстро направилась к огромному белому «Мерседесу».
* * *
— Кузнецов, Казаков, вас вызывают в деканат, — сказала староста группы, низенькая полная девушка бесформенных очертаний по прозвищу «Болото буль-буль».
— Чего это вдруг? — спросил Казаков, недоуменно пожимая плечами.
— Может, из «мусарни» какая «ксива» подогналась? — задумчиво вопросил Кузнецов, почесывая затылок.
— Вряд ли. Наверно… это самое…
— Да нет. А вот…
— А вот это попробуйте, — закончил Казаков цитатой из «Бриллиантовой руки».
Оба рассмеялись и направились в кабинет декана.
— Добрый день, молодые люди, — приветствовал их глава факультета, однако по его глазам было видно, что день-то день, но вовсе не добрый, а они, Кузнецов и Казаков, конечно, молодые, но едва ли люди.