Оставив стражу рыться в вещах, Луиза бросилась на помощь своей спутнице.
— Ты видел, сколько мне приходится тащить из Жювизи сюда, а потом обратно? Я же не могу донести это все одна, гражданин. Ты же должен понять. И потом, я прихожу всего лишь раз в неделю, а на оформление пропуска требуется время.
— Ты могла бы перебраться поближе, только и всего. А это что еще такое?
Он ринулся к столу, увидев шашечницу, которую один из его коллег только что достал из мешка.
— Это шашки, — ответил тот.
— Мой муж передал мне шашки, чтобы я отдала их починить.
— Ими пользуется Капет, я полагаю?
— Разумеется. Этого ему никто не запрещал.
Мужчина злобно посмотрел на госпожу Клери и рявкнул:
— Может, и так, но только мне эта коробка, прогулявшаяся по всему Парижу, кажется подозрительной. Давайте-ка, ломайте шашечницу. Я посмотрю, не спрятана ли где записка.
— Но гражданин Марино, ею ведь нельзя будет пользоваться, — подал голос один из стражников помоложе.
— Почему? Потом можно все приклеить обратно, а если ничего не получится, значит, капет обойдется без шашек, вот и все!
В это время появился Жан-Батист Клери. Под мышкой он нес большой сверток с бельем. Марино немедленно набросился на него:
— Скажи-ка, гражданин, ведь только твоей жене и твоей свояченице разрешили тебя навещать, а не всей семье, верно?
— Агата заболела, — поспешила объяснить госпожа Клери, — и я попросила нашу племянницу…
Совершенно спокойно Клери, светловолосый мужчина с маловыразительным лицом, ответил:
— Ты правильно поступила, жена… — И тут он увидел, как в воздух летят маленькие деревянные квадратики, и разом потерял все свое спокойствие. — Моя шашечница!
— Ты что орешь?! Скажи спасибо, если тебе ее вообще вернут.
Без возражений, понимая всю их бесполезность, Клери подошел к жене и «племяннице» и поцеловал их. Затем из одного из глубоких карманов он достал два украшения из золота и эмали и положил их на стол. Свет свечей ласково коснулся их, и Лаура вздрогнула.
— Вот то, что вы просили, — устало сказал Клери, обращаясь к Марино.
Это был крест ордена Людовика Святого на огненно-красной ленте и знак ордена Золотого руна. Но он не имел ничего общего с орденом Золотого руна Людовика XV. В центре знака располагался небольших размеров сапфир. Марино набросился на них со злорадной ухмылкой.
— Отлично! Капет теперь стал таким же, как и, все мы! Без этих штучек и регалий. Стыдоба, что ему вообще до сих пор разрешали оставить эти цацки. Теперь без них ему будет спокойнее. А мы их продадим и получим много денег!
В это мгновение произошло неожиданное. Дверь башни снова отворилась, пропуская Людовика XVI и его семью, возвращавшихся с ежедневной прогулки по «саду». Все повернулись к ним, и Лауре пришлось схватиться за стол, чтобы не присесть в почтительном реверансе. И это усилие отразилось на ее лице гримасой боли. Вошедшие женщины заметили это. Королева и Мадам Елизавета наклонили головы, пытаясь спрятать улыбку, а Мария-Терезия в своем неведении открыто улыбнулась другу, которого она так неожиданно увидела. Этого пустяка хватило, чтобы гражданин Марино снова зашелся в приступе гнева:
— Заговор! Я готов поклясться, что это заговор, — заорал он. — Зачем сюда пришли эти женщины? И эта мнимая племянница, потерявшая голос! Счастье еще, что она почти не говорит, а то, конечно, закричала бы при всем честном народе «да здравствует королева!». Надо все как следует проверить…
— Гражданин, — вмешался Клери, — здесь нечего проверять. Моя племянница не ожидала увидеть узников. Она испугалась, и это развеселило маленькую девочку!
— Ты-то, толстяк, не осмеливаешься назвать ее принцессой, верно? И правильно делаешь, потому что она теперь обыкновенная соплячка, как и все остальные в ее возрасте. Но с твоей женой и этой ее племянницей я еще разберусь!
Допрос продолжался три часа, три часа оскорблений, глупых и ядовитых вопросов. Затем Марино послал за гражданкой Тизон, чтобы обыскать «арестованных». Он как будто сорвался с цепи, и его ярость произвела впечатление даже на его сослуживцев, давно знавших о его отвратительном характере. Не найдя ничего, что могло бы послужить поводом даже для пустячного обвинения, Марино был уже готов отвести обеих женщин в Коммуну, чтобы их бросили в тюрьму. Но тут неожиданно появился член Коммуны гражданин Лепитр. Настолько же флегматичный и спокойный, насколько другой был буйным и неуравновешенным, Лепитр выслушал сначала злобные нападки Марино, затем спокойный рассказ Клери и вернулся к Марино:
— Ты что-нибудь нашел, гражданин?
— Нет, ничего, — со злостью признался тот. — Но я видел, что Австриячка, ее золовка и ее дочь делали знаки этим женщинам.
— Не стоит повсюду искать заговор, гражданин Марино! Эти женщины не аристократки, это же сразу видно. И потом, мы хорошо знаем гражданку Клери.
— Возможно, не так хорошо, как ты думаешь, гражданин комиссар! Я уверен, что их логово в Жювизи служит пристанищем для врагов народа!
— Может быть, ты и прав, — согласился Лепитр с мягкой улыбкой. — Без сомнения, этот дом находится достаточно далеко, чтобы там заниматься… чем угодно. Будет лучше, если гражданка Клери поселится поближе к мужу…
Марино расхохотался:
— Ты хочешь и ее засунуть в башню? Я-то не против, но тогда им больше не видать чистых рубашек!
— Не стоит преувеличивать! В ограде Тампля есть пустые квартиры, так как все эти аристократишки сбежали…
— Ты часом не болен? Это же настоящие дворцы!
— Вспомни, с кем ты говоришь, гражданин Марино! — взорвался Лепитр. — В Тампле есть не только дворцы. Возьми, к примеру, ротонду, где когда-то был рынок. Она находится как раз по другую сторону стены. Там целый этаж пустует.
Марино подошел к двери, чтобы кинуть взгляд на это место, а Лепитр негромко добавил:
— Тебе не составит никакого труда за ними наблюдать.
Между тем Клери, его жена и Лаура с тревогой прислушивались к этому разговору. Муж первым взял себя в руки и возразил:
— Но, гражданин, это же совсем маленькая квартира. А у нас дети, с нами живет моя свояченица и ее дочь. И потом, в деревне детям всегда лучше, чем в городе.
— Да не волнуйся ты так — твои дети и свояченица останутся в Жювизи. Ты должен быть доволен моим решением. Тебе же будет лучше — сможешь каждый день видеть свою жену хотя бы через стену.
Госпожа Клери собралась было тоже возразить, но тут почувствовала, как крепкие пальцы сжимают ей руку, призывая к молчанию. Тогда она пожала плечами с таким видом, словно смирилась со своей участью, и обратилась к мужу: