Не было никакого смысла просить мать вмешаться. Старый друг Морица, генерал фон Шуленбург, тоже ничем не мог помочь — он прочно обосновался в Вене, а состояние его здоровья оставляло желать лучшего. Мориц с трудом сдерживал свой гнев и был близок к тому, чтобы лично встретиться с министром и пустить в ход кулаки, но здравый смысл подсказывал ему, что такое развитие событий ситуацию явно не улучшит. Оставался единственный шанс — поговорить с королем!
После принятого, согласно правилам этикета, приветствия разговор принял куда более живой тон. Мориц без обиняков заявил, что если ему не вернут его полк, он сделает это сам: он, в конце концов, даже женился, чтобы иметь такую возможность!
— И вы осмелитесь сделать это против моей воли? Знайте, что я лично подписал указ о расформировании и менять свое мнение не собираюсь.
— Но это же несправедливо! Вы просто выполняете требования этого подлого Флеминга! Кто, в конце концов, король, он или вы?
— Граф Саксонский, вы забываете, с кем говорите. Я — ваш король!
— А мне казалось, что вы еще и мой отец! Но теперь-то я изменил свое мнение! Отец не позволил бы грабить меня первому встречному.
— Господин Флеминг вовсе не первый встречный. И уж кому, как не вам, должно быть это известно — именно вражда с Флемингом привела вашу мать к тому, что она оказалась в Кведлинбурге!
— Моя мать — всего лишь женщина, и она слишком слаба, чтобы одолеть отвратительнейшего из своих врагов. И, насколько я знаю, пока еще не существует аббатств, куда можно упрятать полковника кавалерии!
— Не существует, верно. Зато есть одно очень хорошее местечко — крепость Кёнигштейн, где содержат государственных преступников!
— Чтобы меня туда отправить, вам придется сначала взять меня! Но не забывайте, что я быстро бегаю!
* * *
И Мориц тут же пулей выскочил из кабинета короля, оседлал своего коня и во весь опор понесся, домой. Там он быстро собрал вещи и вместе со слугой спешно покинул Дрезден. Он направился в Белград, туда, где турки угрожающе сжимали в кольцо всю Европу — и особенно принца Евгения Савойского. Оттоманские дивизии, насчитывавшие двести тысяч человек, заняли город по приказу Великого визиря. Что ж, для графа Саксонского это приключение было прекрасной возможностью продемонстрировать свою храбрость. И он принял участие во всех схватках, во всех штурмах, даже самых смертельно опасных. Несколько раз он чуть было не попал в плен, но удача спасла графа от верной смерти, ведь турки, как известно, не берут пленных. Все, кто попадает к ним в руки, тут же отправляются к палачу, и цена каждой головы — один золотой.
И когда, наконец, город пал, турки отплыли по морю, принц Евгений смог вернуться в Вену, но на этот раз его юный адъютант за ним не последовал.
— У меня нет права лишать Саксонию такого ценного военнослужащего, как вы, — сказал Морицу принц. — Король должен отдавать себе в этом отчет. И я обязательно лично напишу ему о том, скольким я вам обязан и какое глубочайшее уважение к вам испытываю.
— Я премного благодарен вам, Ваше Высочество, но у короля имеется одна прескверная привычка — передавать все дела в руки господину Флемингу. А он, видите ли, перенес на меня всю ненависть, какую испытывал к моей матери. Так что лично я предпочел бы продолжать служить под вашими знаменами.
— Эта служба вам не много даст, поверьте, — улыбнулся принц. — Турецкая война уже близка к завершению, а я вскоре вернусь в Бельведерский дворец и продолжу заниматься своими коллекциями, своими садами... своим здоровьем. Оно, знаете ли, не из лучших!
И Мориц впервые обратил внимание на то, что перед ним — худой невысокий человек с узким лицом. Самым примечательным в этом лице был взгляд, сияющий невероятной молодостью и силой. Да и вообще, каждый дюйм его маленького тела буквально излучал энергию. Не будучи высокородным по рождению, Евгений Савойский достиг нынешних высот, добился всего, что имел, исключительно благодаря воле, отваге и своему военному гению. По сравнению с Морицем у него было лишь одно преимущество — ему повезло родиться законным сыном. Однако же его мать, Олимпия Манчини, сильно скомпрометировавшая себя в деле о ядах [49] , вынуждена была покинуть Францию. А это тоже не лучшим образом влияло на его положение.
— Кого вы хотите заставить в это поверить, Ваше Высочество? Себя или меня? Гений, живущий в вас, делает вас самым здоровым человеком на земле! Не вы ли в каком-то смысле являетесь властителем всей Европы?
После этого принц Евгений расхохотался и положил свою худенькую ручку на плечо молодого человека.
— Возможно, я теперь найду себя в политике. Это занятие опьяняет и будоражит не меньше, чем военное дело! А что до вас, дорогой друг, если моего письма будет недостаточно, чтобы открыть королю глаза на ваши таланты, если вас не ждет ничего, громе ужасного бездействия, тогда делайте, как я! Уезжайте! Ищите славы, которую заслуживаете, в другом месте!
— Славы, которую я надеялся найти, служа вам... Куда мне еще идти — я не знаю.
— Во Францию! Возможно, вас удивит, что этот совет исходит от меня, человека, покинувшего эту страну, повернувшегося к ней спиной и даже воевавшего с ней, но это не меняет главного — там всегда есть место для роста, там вы сможете найти применение своему таланту полководца. Людовик XIV недавно умер, и сейчас мой кузен Филипп Орлеанский [50] исполняет обязанности регента. Он умен, образован, политически грамотен. Единственное, чего ему не хватает для настоящего величия, — это чуть больше скромности и чуть меньше излишеств. Но, думаю, вы прекрасно поладите, — добавил принц с насмешливой искоркой во взгляде.
Совет, данный таким человеком, как Евгений Савойский, не мог быть плохим, и Мориц решил поразмышлять над ним по возвращении в Дрезден. Дома его ждала жена, но их встреча графа совершенно не обрадовала. Практически сразу же после медового месяца между супругами начались нешуточные разногласия. Виной тому по большей части был он, а вовсе не Иоганна-Виктория: ведь это именно Мориц продолжал вести беспутный образ жизни, заводил любовниц и играл в азартные игры. Единственное, что он по-настоящему ценил в своей жене, было ее состояние, позволяющее ему жить так, как нравится. Можно даже сказать, что граф злоупотреблял деньгами своей жены, спуская их направо и налево, да так, что к концу 1718 года Иоганна вынуждена была отправиться за помощью к своей свекрови. Аврора приняла ее радушно и даже написала Августу II: