— Боже, неужели я имею честь быть известным вам?
— Как и доброй половине Парижа! А разве можно находиться в окружении регента и не быть известным?
— О, то есть, вы хотите сказать, что у меня не лучшая репутация?
Она засмеялась, а ее глаза заблестели еще ярче.
— Не мне судить о таких вещах! Что же, желаю вам доброго вечера!
С этими словами девушка поднялась обратно в экипаж. Он хотел задержать ее, но не осмеливался прикоснуться — боялся, что испачкает и ее тоже.
— Скажите хотя бы, кому я обязан...
— Грязевой ванной и несколькими ушибами? По-моему, это не так уж и важно!
Хлопнула дверца, и экипаж вновь помчался по набережной, пока не исчез на углу улицы Четырех наций и Коллежской улицы. Грязный, мокрый, но все же довольный, Мориц направился домой, куда уже потихоньку возвращались слуги, с ужасом понимавшие, что они как-то немного подзабыли про своего хозяина и вернулись домой позже него! Однако к полному их удивлению, он не только не стал браниться, но даже успокоил своего секретаря:
— Завтра поговорим! А сейчас мне нужна ванна и хороший ужин!
Всю ночь у него из головы не выходила таинственная незнакомка, особенно запомнился ее ни с чем не сравнимый голос. Думая о ней, Мориц чувствовал, как по его спине бегут мурашки, но уже на следующий день он забыл о незнакомке: Луиза-Елизавета прислала ему весточку — муж уехал в свой замок л#39;Иль-Адам минимум на два дня, а она ждет его к ужину, чтобы провести с ним время с глазу на глаз. И он вновь оказался ослеплен страстью к принцессе...
На следующий день, после краткого визита к регенту и его матери, Мориц устремился на встречу с графом де Спарре, владельцем полка, который он собирался купить. Они быстро уладили все дела, и вот генерал уже едет в Фонтенбло, чтобы принять командование. Теперь в его распоряжении находилось восемь рот, из которых и состоит полк, называемый теперь Саксонским пехотным. В нем практически не было французов: в основном — немцы из всех возможных провинций, но также венгры, поляки, богемцы, голландцы, фламандцы и швейцарцы. Самый настоящий иноземный легион, большая часть солдат которого, в довершение ко всему, были еще и протестантами — лютеранами или кальвинистами, как и их командир. Отмена Нантского эдикта [61] , хоть и затронула немалую часть населения Франции, не касалась тех, кто служил в армии. В Саксонском пехотном все говорили по-немецки, и приказы тоже отдавались на этом языке.
Счастливый, как мальчишка, получивший в подарок игрушку своей мечты, Мориц самозабвенно занялся переустройством своего полка, и поэтому у него оставалось гораздо меньше времени на любовные приключения...
Приближались новогодние праздники.
В канун Рождества между супругами де Конти разразился очередной скандал. В спорах Луиза-Елизавета привыкла отвечать на крики мужа пренебрежительным молчанием. Но все же хозяином был он, и когда он запретил ей выходить из дома, даже на ночную службу, ей оставалось только пожать плечами.
— Праздничный ужин вы проведете только с женщинами! Ни один мужчина к вам не приблизится!
Сам он отправился пировать в один из особняков в Марэ, где частенько развлекался. Едва он ушел, Луиза-Елизавета уже не смогла сдержать улыбки. Она знала, что может рассчитывать на своих горничных, ведь каждый предпочитал служить более приятной и щедрой хозяйке, чем этому желчному, раздражительному и жестокому человеку. В любом случае она и не собиралась сегодня выходить из дома, зная, что ничто и никто не помешает мужу всю ночь развлекаться и праздновать — в церковь его нога не ступала, кроме как по случаям официальных церемоний. И пока она ждала своего любовника в доме, Луизон, ее самая близкая наперсница, должна была поджидать его к одиннадцати часам у маленькой дверки, выходящей на улицу Генего [62] , а потом провести к хозяйке, где все уже было готово к превосходной ночи...
Но «превосходная» ночь быстро завершилась. Было около двух часов после полуночи, когда тишину сонного особняка нарушил стук колес экипажа по мостовой, и Луизон тут же побежала в спальню хозяйки, где, при свете одного лишь ночника, Луиза-Елизавета и Мориц пили шампанское, прервав поцелуй.
— Мадам принцесса, скорее! Господин принц вернулся! И не один!
Луиза-Елизавета гневно воскликнула:
— Боже мой! Так он подстроил нам ловушку! Кто-то нас выдал!
Но одновременно с этими словами она уже выпрыгнула из постели и попыталась прикрыть свою наготу, кутаясь в белое шелковое дезабилье, отделанное кружевом. Мориц тоже вскочил на ноги и принялся собирать свои вещи, раскиданные по ковру.
— Что за проклятие эти мужья, что являются без предупреждения! — со смехом воскликнул Мориц. — Нам придется сразиться прямо здесь, в вашей спальне, моя дорогая.
— Он пришел не для того, чтобы драться с вами, а чтобы вас убить! Слышите, сколько народу он привел! Вы же знаете, какой он подлый и трусливый!
Не переставая говорить, она поправляла кровать, а Луизон прятала в ящик приборы и бокал, которыми пользовался Мориц.
— Но как граф выйдет наружу? — в ужасе спросила Луизон. — Господин принц наверняка выставил людей у выхода и в саду! О! Помилуйте! Он уже поднимается по лестнице!
— Но я могу выйти со стороны набережной! Слава богу, там есть окна! — спокойно ответил Мориц.
— Даже не думайте об этом! — возразила принцесса. — Окна находятся слишком высоко, и вы сломаете себе шею!
— За ваш поцелуй, моя дорогая, я бы отдал и сто жизней! Жаль, что у меня есть только одна... Но не бойтесь! Бог благоволит влюбленным, а я от вас просто без ума!
Одетый лишь наполовину (часть одежды он нес в руках), со шпагой наготове на случай неожиданной встречи, Мориц последовал за Луизон, которая, вооруженная лишь свечой, отвела его к галерее, окна которой выходили на реку. Одно из них она открыла. Справа виднелись огни Нового моста, на котором, несмотря на холод, продолжалось народное гулянье. Высота, с которой графу нужно было спрыгнуть, напугала служанку:
— Никто вас не увидит, но тут же очень высоко! Вы рискуете погибнуть, месье!
— Ничуть. Я, как кошки, — хорошо вижу ночью и всегда приземляюсь на лапы. Бросьте мои вещи вниз после того как я прыгну, потушите свечу и закройте окно! Время не ждет!
И правда, особняк уже наполнился шумом. Мориц перекрестился, повернулся спиной к реке, перелез через подоконник, уцепившись за него руками... а потом прыгнул.