С этими словами кесарь величественно водрузил венец на мою голову. Венец, который был точной уменьшенной копией его собственного, разве что центральный камень чуть иного оттенка. После чего мне, откровенно напуганной происходящим, подали руку и помогли подняться.
Все остальные, включая и четырех жриц, оставались стоящими на коленях! И только мы вдвоем возвышались над площадью, над народом, над правителями… И такое ощущение, что даже над всем миром…
— Нежная моя, посмотри на меня, — тихо приказал кесарь.
Мгновенно подчинилась и вздрогнула под его внимательным изучающим взглядом.
— Я, — начал супруг тихим, слышным только мне голосом, — Араэден из рода Архаэров… Поглощающих Силу, беру тебя, Катриона из рода Уитримана Охраняющих Жизнь!
Я все ждала продолжения фразы. Брать-то нужно куда-то. Можно сказать «беру в жены», хотя мы и так женаты. Можно сказать «беру в соправительницы», по-моему, вполне логично было бы. А так просто «беру».
— Иногда, нежная моя, твои рассуждения ставят в тупик, — отрешенно сообщил кесарь.
Меня тоже ставят в тупик его поступки — и ничего, жива… пока жива.
Жестокая усмешка прервала очередной поток кощунственных мыслей. А после кесарь соизволил взять два тонких изящных браслета, кои покоились на подушке последней жрицы, уже уставшей держать ее на вытянутых руках, и оба браслета надел на мои запястья.
И снова трубы! Под их торжественное звучание мы повернулись, поднялись по пяти ступеням к тронам, развернулись снова к народу и одновременно сели. Тут же присутствующим разрешили встать, и послышались крики бурной радости то ли по поводу моей коронации, то ли по поводу того, что можно встать. Полагаю, второе вернее.
Затем два герольда вышли чуть вперед и подняли руки. Толпа умолкла… и началось…
По очереди каждый из герольдов зачитывал очередной указ великого императора.
Рассеянно слушая, выяснила, что мне присвоен титул пресветлая. Пресветлая императрица — и никак иначе обращаться ко мне не полагалось. Далее сообщалось, что каждый житель империи присягнет мне на верность устно, а все правители подтвердят данное ими слово еще и письменно.
Три секретаря кесаря спустились к толпе айсиров. Перед каждым из них установили высокий стол, на который секретари торжественно водрузили по свитку… а рядом не менее торжественно по перу Фахеши. Это было нечто!
— А что в словах присяги? — поинтересовалась я.
Небрежный жест — и мне подали свиток, видимо, заготовленный специально. Стараясь не думать о том, насколько хорошо меня знает кесарь, я торопливо вчиталась в строки. Строки изумили. Все нижеподписавшиеся обязывались хранить верность пресветлой императрице, не посягать на честь и достоинство, беспрекословно подчиняться, защищать ценой жизни и много чего еще… сто двадцать пунктов!
— Они не подпишут, — уверенно сказала я.
В это время герольды поочередно все эти сто двадцать пунктов зачитывали. Народ потрясенно молчал. Да что там народ, я тоже потрясенно молчала, глядя на супруга. А кесарь улыбнулся, не мне и… ласково. Короли, правители и властители, стиснув зубы, потянулись к столикам.
Представила себя на их месте… Да, я тоже подписалась бы под чем угодно, едва узрев эту ласковую улыбку императора. Потому что у кесаря обычно проскальзывал только холодный интерес к игре человеческими жизнями, а вот когда появлялась эта улыбка… жизни обрывались, и обрывались мучительно.
Молча и напряженно слежу за действом — правители подходят, берут перо Фахеши, оно наполняется кровью и ставится подпись. И каждый знал — этой подписью он обязывает весь свой род исполнять взятые обязательства. Стоит нарушить условия договора — и каждый член рода, связанный кровными узами с подписавшим, сгорит в пламени. С пером Фахеши не шутят… как и с кесарем. И я смотрела, как те, кто еще не так давно гордо и свысока поглядывал на принцессу-утырку, обреченно принимают собственную участь и низко склоняются передо мной, перед тем как коснуться пера и отдать себя в рабство. А это фактическое рабство!
— Ты не осознаешь, наивная моя, что это самое рабство — наиболее действенный способ защитить тебя и сохранить целостность Прайды, — небрежно произнес кесарь.
— Вы желаете, чтобы я поверила в то, что являюсь причиной происходящего? — Я нервно усмехнулась и тут же поспешила заметить: — Вам достаточно было просто приказать.
— Приказать что, нежная моя?
Но я не ответила. В сей момент настала очередь отца, а следом за ним Динара поставить подписи. И все бы ничего, но стоило им подойти к центральному столу, как секретарь извлек иной свиток. Мой отец торопливо развернул, вчитался, стремительно обернулся к правителю Далларии. Динар взял свиток и начал читать. Скорость чтения у рыжего молниеносная, в этом я убедилась еще на перевале Гросса, но сейчас даллариец читал медленно, вдумчиво, и по мере чтения лицо его бледнело, а челюсти сжимались.
— Что происходит? — невольно выдохнула я.
Поспешно повернулась к кесарю и замерла. Император смотрел на меня с улыбкой. Такой нежной, покровительственной, мягкой и в то же время бесконечно жестокой.
— Нежная моя, — тихо произнес император, — в своей жизни я любил лишь дважды. Впервые испытав это сжигающее чувство, я предоставил свободу выбора той, которую фактически боготворил. Я сделал все, чтобы она оценила, увидела и выбрала меня, но Элиэ избрала темного… И вот спустя сотни лет в моем сердце вновь расцвело это упоительное чувство. Но на сей раз звезде моего сердца я не предоставлю свободы выбора, Кари Онеиро.
Так как во время его монолога я смотрела исключительно на Динара, то отчетливо увидела, что чтение мой любимый уже завершил и сейчас безмолвно ругается. Вскинув голову, рыжий посмотрел на меня, понял, что я тревожусь, и грустно улыбнулся. Да что там?
— Пожалуйста, — тихо взмолилась, — я могу узнать, что в том документе?
— Ты не слышишь меня, нежная моя, — спокойно заметил кесарь.
— Что вы, — обернулась к нему, холодный озноб пробежал по спине, как и всегда при виде его холодного, изучающего взгляда, — я все слышала. Вы в своей жизни любили дважды. Если учесть, что в прошлый раз вы говорили об одной-единственной любви, значит, вас можно поздравить с новой любовью. Поздравляю. Желаю счастья! — и подумала: «Бедная та блондиночка, придется ей безвылазно сидеть в спальне кесаря, пока у него страсть не пройдет». А страсть у всех со временем проходит. Но это не суть важно. — Теперь вернемся к моему вопросу: «Могу я узнать, что в том документе?»
Неожиданно кесарь рассмеялся. Это было странно и привлекло к нам всеобщее внимание, хотя мы им и так обделены не были. Смех нашего бессмертного оборвался внезапно, после чего император с насмешкой вопросил:
— Наивная моя, ты поразительно мало знаешь о чувственной стороне человеческих взаимоотношений.
Сво… хороший кесарь.
— Знаете ли, — я едва не зашипела от злости, — времена моей юности проходили среди старцев, уже утративших интерес к каким-либо отношениям кроме тех, что сулят политическую либо экономическую выгоду! И это вашими стараниями, должна заметить.