«Вдруг я его там встречу, — подумал я. — Может быть, даже домой вместе поедем – если я найду леди Кегги Клегги и вдруг выяснится, что Його Чунгага тоже обратно в Ехо собрался». Идиллическая картина совместного пения на палубе несущейся на всех парусах каруны как живая предстала перед моим внутренним взором, временно заслонив более актуальные проблемы.
Я вообще тот еще мечтатель. Даже Хенна надо мной посмеивается, а другим я просто не рассказываю, что иногда творится у меня в голове.
— Эй! Ты заснул или колдуешь?
Мацуца Умбецис чувствительно пихнул меня в бок. Однако его можно было простить: я так замечтался, что давно перестал слушать. И вид у меня, наверное, был соответствующий.
— Не колдую, — сказал я. И на всякий случай добавил: — Пока.
Пусть расценивает как скрытую угрозу. Мне с ним еще о цене торговаться. Или с его кузеном, что, в сущности, одно и то же.
— Я говорю, есть еще возница, — сказал хозяин гостиницы. – Этот очень дорого берет – дюжину ваших корон, да и то когда в хорошем настроении.
Я так удивился, что даже возмущаться не стал. Просто спросил:
— А смысл?
Услышав мой вопрос, Мацуца Умбецис натурально преобразился – приосанился, втянул живот, вытаращил глаза и без запинки отбарабанил явно наизусть затверженный рекламный текст:
— Нанять его – великий почет. Все равно что на уладасе Куманского халифа по главной улице проехаться, и чтобы сам Цуан Афия шел среди носильщиков. Наш Рулен Багдасыс – не простой возница, а великий человек. В свое время он побывал у вас в Ехо и в первый же день был представлен ко двору. Говорят, он так понравился вашему королю, что тот пожелал сделать Рулена своим первым министром. Но в дело вмешались ваши завистливые колдуны. Их было больше сотни, а Рулен – один, без помощи и поддержки. После великой, но неравной магической битвы он был околдован, но не сломлен и предпочел спасти свою жизнь, удалившись под покровительство Завоевателя Арвароха, который чрезвычайно высоко оценил выдающиеся способности мудрого господина Багдасыса. Тот мог бы по сей день процветать под покровительством арварохского правителя, но любовь к родине – наша исконно изамонская черта, поэтому, вволю насладившись всеми преимуществами жизни в просвещенном арварохском государстве, Рулен Багдасыс пожелал отправиться домой, а великодушный Завоеватель Арвароха благородно его отпустил, взяв слово когда-нибудь вернуться. Теперь Рулен вынужден зарабатывать деньги на обратный путь. Нанять корабль с командой – удовольствие дорогое. А продавать драгоценности и талисманы, полученные в дар от вашего короля и Завоевателя Арвароха, он не желает. Да и где отыщешь богатого мудреца, готового дать за них настоящую цену?
Я был совершенно сражен. Только в Изамоне поездка с главным городским сумасшедшим в качестве возницы может стоить вдвое дороже, чем путешествие в обществе нормального (хотя бы по местным меркам) человека. Я даже не стал спрашивать, какие комиссионные этот Багдасыс платит моему собеседнику за столь подробную трансляцию его бреда. И так ясно, что немалые. Чтобы изамонец нахваливал другого человека, не начальника и не родственника, бесплатно – само по себе дело невиданное. А уж речь, которую я только что выслушал, наверняка обходится бедному безумцу как минимум в половину гонорара, хоть и способна скорее отпугнуть, чем привлечь клиента, даже любопытного вроде меня. Уж насколько я охоч до приключений и развлечений, а решительно отмел блестящую возможность прокатиться на амобилере любимца Завоевателя Арвароха. И прямо сказал, что чангайские лисы кузена Калуцириса вполне удовлетворят мою потребность в почестях, особенно если означенный кузен хорошенько подумает и скинет цену хотя бы до пяти корон.
На самом деле я совсем не люблю торговаться. Но в Изамоне без этого никак нельзя – здесь любое проявление великодушия считается признаком слабости. Щедрому человеку следует превратиться в скупца, а доброму – закрыть свое сердце, и это, как по мне, наихудшее из последствий проклятия леди Гургулотты. Мы-то, приезжие, в чем перед нею провинились?
Впрочем, вспомнив о проклятии, я тут же снова пожалел бедняг. Я как приехал, так и уеду, а для них это безумие и есть настоящая жизнь. Страшная судьба. Хоть бы сэр Джуффин не забыл о своем намерении придумать, как их можно расколдовать. Или еще кто-нибудь могущественный вроде него. Было бы здорово.
В столь лирическом настроении я подарил хозяину гостиницы одно из колец, приготовленных для гостеприимных горцев, вполне искренне сказал, что беседа с ним доставила мне огромное удовольствие, и удалился спать в надежде, что этот приступ щедрости не приведет к резкому повышению заранее оговоренной цены за ночлег.
Однако Мацуца Умбецис так удивился подарку, что даже о плате за вино и десерт не вспомнил. Хорошо хоть, я сам спохватился, вернулся и положил на стол несколько мелких монет. А он все сидел, молча уставившись на мое кольцо, словно оно было волшебным талисманом древних времен, способным подарить своему обладателю власть над миром и соседскими винными погребами в придачу.
Перед сном я, повинуясь служебному долгу, вкратце пересказал все эти события сэру Джуффину. И, честно говоря, так и не понял, почему он меня так долго и обстоятельно хвалил. Наверное, просто обрадовался, что я не остался в первый же день без копейки денег и верхней одежды, благополучно нашел ночлег и даже ни разу ни с кем не подрался. Редкое, исключительное везение, хорошее начало, добрый знак.
Утро было просто замечательное, ради такого стоило просыпаться на рассвете. Я вообще люблю просыпаться; впрочем, засыпать – ничуть не меньше. И то, и другое похоже на возвращение из путешествия, причем в обоих случаях твердо знаешь, что наконец оказался дома, и поди разберись, когда это правда, а когда самообман. Хотя лично я предпочитаю не разбираться, а просто радоваться. Мама была совершенно права, когда говорила, что болванам живется веселей, чем дотошным умникам, анализирующим все, что под руку подвернется. Я честно опробовал оба варианта и теперь знаю точно.
Поэтому любое утро кажется мне замечательным — кроме разве что нескольких случаев, когда неприятности начинались еще до пробуждения. Однако утро того дня, когда я проснулся в «Драгоценном покое великолепного странника», даже на общем фоне выглядело исключительно прекрасным – просто с учетом места действия и связанных с этим мрачных ожиданий.
Во-первых, меня разбудило благоухание цветов, дыма, горячего масла и пряностей. Пока я спал, на кухне успели растопить печи и заняться приготовлением еды, а на колченогом столике у моего изголовья откуда-то появился букет неказистых, но ароматных зеленых чайш, которые обильно растут на всем южном побережье Чирухты, прямо в песке, питаясь морской водой и птичьим пометом. Местные жители считают их сорняками и редко несут в дом, а вот к нам, в Ехо, чайши возят купцы, искушенные в древней ворожбе драххов и способные продлить жизнь сорванных цветов на все время долгого путешествия; нечего и говорить, что эти грешные чайши стоят у нас каких-то невероятных денег, но расхватывают их мгновенно, еще в порту. «И, — подумал я, вдыхая головокружительно свежий горьковатый аромат чайш, — понятно теперь почему».