Из ледяной стены смотрело несколько перекошенных морд. Когда-то, наверно, все это принадлежало живым существам. Может, даже людям. Но сейчас выражение застывших лиц, остановленное мгновенной смертью, было одинаковым у всех: выпученные стеклянные глаза, оскаленные рты с вываленными и частью обкусанными языками.
И все это было усажено тяжелыми кристаллами льда.
На изучение стен и их достопримечательностей любознательный мастер Хэм затратил, наверно, одно не самое длинное мгновение. Его взгляд безошибочно притянуло то, что находилось в центре зала.
Это было несколько тяжеленных котлов, глубоко врытых в мерзлый грунт. Тот, что тверже бетона. Кажется, их было шесть или семь. Между двумя центральныями котлами на ледяном столбе лежала капсула. На ней виднелись блеклые письмена, похожие на измученных, изувеченных, подползших совсем близко к смерти паучков.
Та самая капсула, переданная двадцать лет назад в руки сэра Милькхэма.
Конечно, он узнал ее.
– Дар Омута, – низко и хрипло выговорил он.
Откуда-то сбоку, слева от входа в подвал, просочилось сдавленное шипение. Будто прокололи туго накачанные кузнечные мехи. Мастер Хэм еще до того, как повернул голову, знал, что увидит нечто чудовищное.
Он смотрел даже не на источник этих звуков, а на своего провожатого в это холодное, странное место.
Ялинек жадно схватился за сердце и прошептал мелко подергивающимися, синеющими губами:
– Это она… Это Дарина, мать… Ма-ма! – Он прервался и затрясся всем телом, запрокидывая голову, мучительно закатывая глаза. – А-а-а… Ы-ы-ых! Они… они все-таки добрались до сердца! – испустил он последний вопль и ничком упал на пол.
В чудовищной ране на плече таял иней.
Брешак был мертв.
И вот тогда мастер Хэм, отбросив страх и вспомнив, что когда-то он был сэром Милькхэмом Малюддо, – повернул голову налево.
Там стояла прекрасная женщина. Точнее, она, безусловно, была когда-то таковой, но теперь черты ее лица застыли, обессмыслились; из разорванного горла торчало какое-то длинное шевелящееся образование, похожее на хищный побег растения. С побега текла тягучая серая жидкость. Но страшнее всего было не это. И не глаза, накачанные свинцовой тяжестью. И не сжатые холодом губы, превратившиеся в две вытянутые серые полоски, растрескавшиеся, пронизанные кристаллами льда.
Живот.
Живот женщины напоминал створки насильственно раскрытой устрицы, и сэр Милькхэм мог бы поклясться, будто что-то там вращалось, как остывающий и снова разогревающийся радужный шар; будто было что-то живое, испускающее сгустки тяжелого темно-оранжевого света.
Свисавшие наружу кишки напоминали гроздья винограда, уничтоженные не вовремя нагрянувшим морозом. Женщина была полностью обнажена, и выступали на ее безупречной светлой коже синие сплетения вен. На внутренней стороне бедер, на разорванном животе, на белых руках, оплетенных этой чудовищной сеткой…
Мастер Хэм захотел что-то сказать, но у него не шевелился язык. «Ее нет, – повторял он про себя. – Она давно умерла, и так нельзя!»
Между тем Дарина, не выказывая знаков внимания к Хэму, сделала несколько порывистых шагов и бросилась в котел. Мастер не сразу заметил, как перед прыжком она придерживала голову. Череп был соединен с телом одним позвоночным столбом, разболтанным и зыбким.
Сэр Милькхэм пошатнулся. Он начал вспоминать…
Память щедро и жутко возвращала ему то, что происходило здесь, в этой же башне, в этом же подвале четыре года назад. То, из-за чего он был уничтожен. Выброшен из числа сильных мира сего.
Мастер Хэм на негнущихся ногах подошел к котлам и глянул вниз…
Он увидел, как в тисках льда, обводящего стенки этих котлов, в кипящей вопреки всему тягучей маслянистой жидкости плавают тела молодых женщин. Любой из них было не больше двадцати лет… Они были стройные и полные, светловолосые, брюнетки или совсем с голым черепом; здесь были уроженки здешних мест, девушка из Альгама и даже одна брешачка.
Но у всех была одна и та же чудовищная подробность.
Живот каждой из женщин был разворочен так, словно там разорвалась сигнальная ракета, напичканная взрывчатым веществом. Ребра торчали наружу, изувеченная печень и другие органы болтались на тоненьких ниточках нервов и кровеносных сосудов, но не отходили окончательно от тела. Такая же, как у Дарины, синяя сетка вен проступала на руках, на шее, на груди, на бедрах. В чреве женщин почудилось мастеру Хэму какое-то слабое и суетливое, как дыхание воробья, лиловое сияние, но он тотчас же отпрянул от котлов.
Не стал подтверждать зловещую догадку, вызревающую в мозгу.
Только сейчас он заметил, что один из зверей, поджидавших их во внутреннем дворе, все-таки успел укусить его. Все левое предплечье мастера Хэма было исполосовано и разворочено клыками. Но из устрашающей раны не текла кровь, напротив – курился какой-то морозный дымок, и не было боли. Никакой.
– Мерзкие твари… – пробормотал бывший лорд-протектор.
– О да! Это особое племя! – прозвучал за его спиной чей-то звучный хрипловатый голос, и уж конечно, он не мог принадлежать никому из тех, кто пошел с ним в Малую Астуанскую башню. – У эльмов, даже самых последних их выродков, особая слюна и особый укус. Сначала он доставляет дикую боль, а потом почти мгновенно замораживает ее. Но потом боль возвращается и все растет, и единственное противоядие от нее – снова клыки и слюна эльма. Говорят, в прежние времена вокруг этого места, прокляни его Илу-Март, слонялись целые орды безруких. Ползали целые стада безногих. Бродили калеки со сломанными и выкорчеванными ребрами, с вырванными боками. Падали и снова поднимались. И просили только одного: чтобы их снова укусил эльм.
Мастер Хэм обернулся и увидел огромную фигуру и словно вырезанное из слоновой кости лицо владетеля Корнельского. Ноздри второго человека в государстве тонко трепетали и раздувались.
– Каспиус? – уронил сэр Милькхэм.
– Я доподлинно знал, что ты придешь сюда, – тихо сказал Каспиус Бреннан-старший. – Придешь с самыми благородными намерениями, достойными мужчины и воина. Но это все равно никого не спасет. По крайней мере, тебя. И от этого уже ничего не изменится. Для тебя, сэр Милькхэм, уж точно. Не стану рассказывать о том, как мне удалось узнать время твоего прихода. Как и то, почему все окружающее нас сейчас не причиняет мне вреда. Ты уже видел этот подвал. Четыре года назад. Ты не принял эту работу… Ты отверг ее, сказал, что ты воин и не издеваешься над женщинами. А ведь ты столько сделал для того, чтобы живая плоть Маннитов была воссоздана!
– Значит, вот что было в этой капсуле? – пробормотал тот.
– Да. Семя Маннитов! – уронил владетель Корнельский. – Великих шутников, Отцов погибели. Их семя – это всепожирающая субстанция, которую может на время укротить только очень сильный холод. Это – очень мощная вещь, способная на самые ужасающие, на самые свирепые чудеса. Из него-то мы и должны были вырастить настоящее Дитя Отцов Катастрофы. Потому что существо с кровью Маннитов в жилах способно уберечь нас от большой беды. От новой погибели. От Катастрофы. От полного, всепожирающего конца. Только – оно. Нужна кровь Великих шутников…