— Гений Империи, где ты? — прошептал новоявленный Цезарь.
Стоявший невдалеке молодой человек обернулся:
— Я здесь.
Элий в растерянности смотрел на незнакомца. Перед ним был обычный человек, и вместе с тем он походил на того, другого, виденного им в краткий миг после смерти.
— Ты о чем-то хотел спросить меня? — сказал тот, кто назвался гением Империи.
— Что делать дальше?
— Принести жертвоприношение. А крови должно хватить, чтобы пропитать каждый атом нашего мира…
О чем он говорит? Элий не понимал. Вспомнилось вдруг, как он умирал на арене, его кровь хлестала из ран, и ему казалось, что ее хватит, чтобы затопить всю арену.
Гений повернулся и зашагал по улице, удаляясь.
«Почему он не улетает? — подумал Элий, глядя ему вслед. — Почему он больше не летит? И платиновое сияние… Оно есть… или нет? Возможно, его просто не видно на солнце».
Элия охватил страх, потому что отчетливо прозвучало в мозгу:
«Гений Империи больше не может летать».
Окно в сад было раскрыто, и Фабия, как всегда, сидела за машинкой. Пальцы почти что сами нажимали на клавиши.
«Готы построились в три ряда. Битва началась для римлян неудачно. Сражавшийся в первой шеренге сын Деция был убит стрелою в глаз. Эта смерть поразила солдат. Но император нашел в себе мужество превозмочь боль и принялся уверять воинов, что гибель одного бойца еще не означает поражения…»
Фабия прочла текст, покачала головой, выдернула лист из машинки и смяла. Ей надоело переписывать учебник истории. Хотелось писать что-то иное… Запретное.
Только и есть смысл писать о запретном.
Траян Деций утонул в болоте…
Вот истина. Ее написали и стерли. Но то было пророчество. А если написать об этом библион? Взять и написать? Что тогда?
— Гений… — позвала она тихо своего летуна-покровителя.
Разумеется, он не разрешит. Но все же она должна ему сказать о своем желании. Желании, которое она исполнит сама. Никаких клейм. Ни игр, ни арены, ни крови. Лист белой бумаги. Черный оттиск буквы, который может превратиться в пылающее зарево или синюю полоску залива на горизонте. Во все, что угодно. В пение птиц, вздох любви, предсмертный хрип, завистливый шепот… Создать и разрушить целый мир.
— Гений! — вновь позвала она.
Она хотела нарушить запрет и сообщить об этом.
Но ей никто не отвечал. Почему он не прилетает? Обиделся? Или не может прилететь? А вдруг его больше не интересует то, что сочиняет Фабия?!
Она заправила лист бумаги в машинку и напечатала.
«Деций плохо знал местность. Готы же расположились так, что в тылу у них осталось болото. И когда воины императора проломили две первые шеренги готов, перед ними жадно раскрыла пасть предательская трясина. Тяжелое вооружение тянуло солдат на дно. Они кричали, призывая невидимого врага. Ряды смешались. Где-то в этой давке сгинул и сам император. А готы окружили римлян с флангов и методически добивали тех, кому удалось вырваться».
Фабия как завороженная смотрела на появившийся текст. Что случится далее?
Как должны развиваться события? Что будет потом? Беспомощный мальчишка Гостилиан
в Риме, границы империи открыты. Впервые император пал в битве вместе со своей армией. Это — начало конца. Какое желание загадать гладиаторам, чтобы они, поливая песок своей кровью, исполнили его? Какое?
Никакое…
В ее вымышленном мире исполнителей желаний нет. Боги равнодушно взирают на происходящее сверху. Они ждут. Люди сами по себе. Рим один на один с волнами варваров, что перекатываются по Европе. Огромная богатая изнеженная Империя, лишившаяся императора.
Фабия вновь вытащила лист и разорвала его на мелкие клочки.
Вечером этого же дня по улицам Антиохии, отчаянно сигналя, промчалась запыленная машина. Сидящий за рулем человек приехал издалека. Он бесцеремонно прокладывал себе дорогу среди нарядной толпы гуляющих. Население Антиохии накануне предстоящих гладиаторских игр выросло почти вдвое. Многие посылали вслед наглецу проклятия и грозили кулаками. Некоторые кидались перезрелыми фруктами. Подъехав к воротам постоянного лагеря Четвертого Марсова легиона, человек в машине принялся отчаянно сигналить.
— Я трибун Марк Гарций! — крикнул он часовому. — Мне нужно к легату. Ворота отворились, и Гарций въехал на территорию лагеря. Адъютант тотчас проводил его в таблин легата.
Немолодой седой человек, склонный к полноте, сидел за столом, просматривая в последний раз список мероприятий во время Меркуриевых игр и отмечая на карте города галочкой те пункты, где можно было ожидать беспорядков или просто слишком оживленного веселья. Когда дверь отворилась, он поднялся навстречу трибуну и сжал его локоть в приветствии.
Легат, видя, что гость не стоит на ногах от усталости, указал ему на стул. Достал бутылку вина и собственноручно разлил по бокалам. Глоток вина немного взбодрил трибуна.
— Докладывай, что случилось.
— Эктабаны отказались платить дань Чингисхану и подняли восстание. Монголы взяли город приступом и сожгли.
Легат едва не расплескал вино, поднося бокал к губам. Монголы вновь двинулись на запад?! О военных успехах Чингисхана легат уже слышал. И император счел за лучшее вообще не поддерживать отношения с этими варварами. Руфин считал, что от Рима они далеко. Пусть себе грабят соседей, а когда сделаются чуть более мирными и более управляемыми, с ними можно будет иметь дело. Но Эктабаны не так уж далеко от границ Месопотамии. А значит — от границ содружества.
— Ты знаешь подробности?
Трибун отрицательно покачал головой.
— Весь вопрос, что варвары будут делать дальше. Вернутся на разоренные земли Хорезма или отправятся в новый поход? Может, к Пальмире? А что может противопоставить им Пальмира? Сотню-другую поэтов-педерастов, еще сотню поэтесс-лесбиянок и несметные сокровища, которые охраняет погрязший в разврате Пятый легион.
— Ты считаешь, что Пальмира обречена?
— Пальмы срубят на дрова для костров кочевников — это точно. А в храмах они будут держать лошадей. Свяжись по прямому проводу с императором. А этим лодырям, что прыгают разряженными по улицам Антиохии, объяви, что игры не состоятся. Ни Руфину, ни Цезарю незачем прибывать в Антиохию.
— А как же мечта Империи? Исполнение желаний?
— О боги, какие мечты Империи? У Империи есть одна мечта — жить вечно. И никаких других мечтаний у нее нет и быть не может.
Императоры Первого тысячелетия (перечислены в хронологическом порядке имена только тех, кто упомянут в тексте)