В сторону фронта пошла еще одна шестерка. Серпилин, высунувшись из «виллиса», проводил ее глазами.
– Погода разгуливается. Если после июньских дождичков тепло постоит, такой ранний гриб-колосовик пойдет – только лукошки готовь. Когда в тридцать первом году в Бобруйске полком командовал, тоже такое лето выдалось, грибов набирали – неимоверно. Особенно на стрельбище, куда никто не ходит.
Синцов с удивлением услышал это отступление о грибах. Впервые за трое суток командующий заговорил о чем-то постороннем, дал себе передышку хотя бы в мыслях.
Синцову, четырежды лежавшему в госпиталях, Серпилин в эти дни наступления чем-то напоминал хирурга. Наступление было похоже на операцию, когда хирург стоит в резиновых перчатках, в маске, со скальпелем в руке и торопит: «Тампон! Зажим! Тампон! Шелк! Проверьте пульс!» Командует людьми, которые помогают, а у самого нет времени ни на что постороннее, разве что один раз за все время затянется папироской, да и ту сунут ему прямо в рот, и зажгут, и вынут после того, как затянулся.
Похоже или не похоже, но Синцову казалось, что похоже. И сегодня, несмотря на трехсуточный недосып, Серпилин так ни разу и не задремал по дороге. То смотрел на карту и о чем-то сам с собой спорил: видно было, как крутит там, впереди, головой; то останавливал людей, расспрашивал, и приказывал, и снова ехал, глядя по сторонам, словно боялся пропустить что-то важное для будущих своих решений.
Вдоль дороги потянулась шестовка. Серпилин спросил сидевшего сзади с Синцовым заместителя начальника оперативного отдела:
– Прокудин, куда, по-твоему, связь? Не к Талызину? – И ткнул пальцем в лежавший на коленях планшет. – Через пятьсот метров будет поворот налево, к хутору. Вчера в двадцать три часа он был еще там, если не переместился за ночь.
– Шестовка туда, больше некуда, товарищ командующий, – сказал Прокудин.
Но Серпилин уже увидел шедшего вдоль линии связиста.
– Остановите, – приказал он Гудкову. – Синцов, спроси, куда связь.
Синцов выскочил из «виллиса», подбежал к связисту и, вернувшись, доложил, что связь идет в штаб дивизии. Верней, шла, а теперь ее приказано смотать.
– Это у них со своим тылом связь, ее и сматывают, – сказал Серпилин, – а сами – чувствую – еще на месте! Заедем.
Свернув с дороги, заехали в приткнувшийся к рощице хутор. Крайнюю хату разнесло прямым попаданием, а у соседней – целой – стоял «виллис»; за рулем сидел водитель, а под деревьями топтались автоматчики.
Серпилин зашел в хату. Командир дивизии Талызин сидел за столом, небритый, в нательной рубахе, в подтяжках, и хлебал суп из котелка.
– Извините, товарищ командующий, – вскочил он. – Приехал немного отдохнуть, сейчас обратно, – и, схватив с лавки гимнастерку, стал натягивать ее на голову.
– Не спеши, Андрей Андреевич. – Серпилин сел. – Одевайся. Солдату и то положено две минуты на одевание.
Но Талызину, несмотря на миролюбивый тон командарма, было неловко, что его в восемь утра застали в таком виде, за завтраком, и не впереди, на наблюдательном пункте, а здесь, в штабе дивизии. И он, подпоясываясь и застегивая пуговицы, стал объяснять, что всю ночь был в полках и впервые за трое суток заехал поспать. Велел через два часа разбудить, а проснуться не смог – пока суп хлебал, просыпался.
– Это зря объясняешь, – сказал Серпилин. – Это мне понятно. Лучше объясни то, что мне непонятно. Почему до сего времени дивизия Талызина, как я считал, лучшая в корпусе, идет не впереди соседей, а сзади?
Талызин повторил, что ночью побывал во всех полках, толкал вперед, и стал объяснять, что и вчера и позавчера сопротивление было сильное; там, где прошла дивизия, противник оставил на поле боя семь самоходок и более двадцати орудий.
– И не в донесениях, а в натуре – проверено!
– Что ты добросовестный, не сомневаюсь, – сказал Серпилин. – А вот как объяснить, что из трех дивизий вашего корпуса медленней всех идешь? Правый фланг корпуса уже за Днепром, а ты все еще на Реете копаешься.
– Зато сплошняком на нее вышел, товарищ командующий. Немцев сзади себя не оставил.
– Вот и плохо, что сплошняком! Я тебе объясню, почему ты копаешься – потому что промежутков не ищешь. Вытянул полки в одну линию и прешь грудью. А у немцев нет перед тобой сплошного фронта, они только имитируют его перекрестным огнем, стараются создать у тебя это представление. А ты и поверил! Промежутки надо уметь находить. Нашел – и двинул туда! Нашел – и двинул! Прошел вперед, быстро свернулся, в походных колоннах пустое пространство преодолел и опять развернулся – для боя… К вечеру жду от тебя другого доклада. В сорок третьем за Днепр Героя получил. И где? В среднем течении, где он махина. А здесь, в верховьях, где его можно чуть не вброд перейти, никак до него не дотянешься. Не узнаю вас! – сердито, на «вы» закончил Серпилин. Но вслед за этим, хотя и хмуро, все же пожал командиру дивизии руку. – Желаю успеха.
Отъезжая, услышал, как почти вслед за ним тронулся и «виллис» Талызина.
Синцову всегда бывало жалко людей, попадавших в неловкое положение. А в должности адъютанта часто видишь, как люди чувствуют себя неловко. Правда, Синцов успел заметить, что и сам Серпилин не любил, когда подчиненные оказывались перед ним в неловком положении. Услышав неправдивый доклад или суесловное обещание – в два счета все исправить! – он морщился от этого и дергал головой, как лошадь, которой лез в ноздри слепень, и на лбу у него вздувалась жила, в другое время незаметная.
Пока добирались от Талызина к Кирпичникову, над головами снова прошли штурмовики. Серпилин высунулся, и Синцов считал вместе с ним: одна шестерка «горбылей» возвращалась целиком, а в другой недоставало двух самолетов.
Кирпичникова на его прежнем командном пункте не застали. Он недавно уехал на новый, только что подготовленный ему уже за рекою Рестой, как доложил Серпилину остававшийся на старом командном пункте капитан-сапер.
– Дорогу вперед знаете? – спросил Серпилин.
– Оставлен командиром корпуса, чтобы проводить вас туда, если поедете.
– А что он, сомневается, что ли? – усмехнулся Серпилин. – Куда-куда, а до командира корпуса добраться нам по закону положено. Потеснитесь там, – добавил он через плечо и, приказав офицеру лезть в «виллис», стал по пути расспрашивать его, как у них происходило форсирование рек, что держало. Ради этих расспросов и посадил сапера к себе.
Капитан отвечал честно, что Проня и Бася дались трудно, а через Ресту, там, где он был, даже сами не заметили, как перепрыгнули. Видимо, обогнали в междуречье отходивших от Баси немцев и попали под их огонь только на том берегу.
– Ну, это они уже из глубины резервы подтянули, – сказал Серпилин. – В том-то и суть, что вы немцев обогнали. А те, кто прочикался, те и в третий раз под огнем будут переправляться! Понтонно-мостового батальона не видели, еще не подошел к вам?
– Лично я не видел, товарищ командующий. Может, пропустил, не заметил.