Обойдя машину сзади, он сел рядом со мной и, захлопывая дверцу, сказал водителю:
— Виктор, ты понял, в Склиф, как угодно, по любым сократам, но как можно скорей!
— Понял, Сергей Константинович, — ответил охранник и рванул с места.
— Не знал, что у тебя есть сын, — после минутного молчания, без эмоций, ровным тоном заметил Берестов и спросил: — Как его зовут?
— Максим, — ответила я машинально, набирая номер старшей медсестры, которая ответила после первого же гудка. — Светлана, это Мирослава Витальевна.
— Вы нашли донора? — спросила она меня с надеждой.
— Да, мы уже едем.
— Дайте ему трубочку.
— Это тебя, — протянула я ему телефон.
— Хорошее имя, — принимая у меня трубку, сказал Берестов.
— Что? — не поняла я, недоуменно посмотрев на него.
— Я говорю: Максим, хорошее имя, — чуть улыбнулся он и приложил трубку к уху. — Да?
И принялся отвечать на вопросы:
— Берестов, Сергей Константинович. Нет. Нет. Нет. Нет. Да. Несколько дней назад. Нет. Витя, через сколько будем?
— Минут через пятнадцать, — ответил водитель.
— Через пятнадцать минут, — продублировал ответ Берестов, помолчал, слушая, что ему говорят. — Я дам водителю трубку, и вы ему сами объясните. — И передал трубку Виктору.
А я молилась про себя и держала, держала в узде изо всех сил накатывающие волнами ужас, панику и отчаяние, не давая им прорваться и затопить меня, и чувствуя, как в голове тикают часы, отсчитывающие такие важные для жизни моего ребенка минуты! Нет, я не подведу своего сына, я верю, что все будет хорошо, что его спасут все, кто может и кто должен спасать! И я снова молилась!
Берестов меня больше ни о чем не спрашивал и молчал всю оставшуюся дорогу, только посматривал на меня и о чем-то думал. Мы практически вбежали в двери, за которыми нас уже с нетерпением ждала старшая медсестра, быстро спросившая:
— Вы Сергей Константинович?
— Я.
— Идемте скорее за мной!
И они побежали, а я за ними, пока какая-то другая медсестра не перехватила меня у очередных дверей, за которыми они скрылись.
— Вам туда нельзя! Там операционный блок! Ждите здесь, — и показала мне на ряд стульев у стены.
И я ждала. Я не знаю, как тянулись эти минуты ожидания, превращаясь в часы или не часы? Я не чувствовала времени, потому что поторапливала его и одновременно молила, чтобы оно шло как можно медленнее, чтобы этого его медленного течения хватило для спасения Максима. И ждала. И вскакивала каждый раз, когда открывались двери и оттуда выходила деловито спешащая куда-то медсестра, и я кидалась к ней, а она строго выговаривала мне:
— Ждите, пока все идет нормально! — и уходила.
Я ждала! Позвонил Игорь.
— Как там? — осторожно спросил он.
— Пока ничего не известно, — отвечала я. — Идет операция. Маме не сообщай.
— Нет, конечно! — даже испугался он и подбодрил: — Раз идет операция, значит, все хорошо будет.
— Да… — только и смогла сказать я.
И я снова ждала. Не знаю, через какое время открылись обе створки дверей, из которых вывезли на каталке Берестова, переодетого в больничное и прикрытого сверху простыней. Очень бледного, с закрытыми глазами и с какой-то капельницей, вколотой в руку, штатив системы внутривенного вливания катила рядом одна из медсестер. Я кинулась к нему, наклонилась.
— Как ты?
Он открыл глаза и даже улыбнулся.
— Нормально, — негромко ответил он и подбодрил: — С ним все будет хорошо, мне врачи обещали.
И снова закрыл глаза.
— Куда вы его везете? — шла я рядом с каталкой.
— В палату, Сергей Константинович сегодня у нас в больнице полежит, — пояснила медсестра.
Я снова ждала, произнося про себя все молитвы, которые знала хоть частично, правильно или неправильно, но молилась.
И врач Геннадий Павлович вышел из двери. А я вскочила со стула и боялась тронуться с места, подойти и спросить — ноги не слушались.
— Все нормально, — он сам подошел ко мне и снова взял обе мои ладони в свои большие руки. — Вы очень вовремя привезли донора! И повторил: — Очень вовремя! Да еще такого героического! Он сдал слишком много крови, больше максимальной нормы, но он мужик крепкий и здоровый, быстро восстановится, за несколько дней. А Максим ваш теперь в полной безопасности, сейчас ему наложат швы и в палату отвезут. У него были множественные повреждения внутренних органов, но, как я уже говорил, не особо серьезные, — после восстановления и реабилитации от них даже воспоминания не останется, будет, как новенький. И артерия будет в полном порядке. У него еще перелом руки и ключицы, но и это ерунда. Словом, Мирослава Витальевна, даже последствий не останется у вашего сына.
— О господи! — радостно выдохнула я и кинулась ему на грудь обниматься. — Спасибо! Боже, какое вам спасибо!
— Это вы своему донору скажите, — похлопывая меня по спине, посмеялся он моей порывистости. — «Больше — опасно», — говорю я ему, а он: «Мальчику надо?» — спрашивает. Надо, отвечаю, тогда берите, говорит. Крутой мужик.
— Ему что, плохо?! Его лечить надо? — перепугалась я.
— Ну уж точно не хорошо, но лечить не надо, — хохотнул доктор. — Мы ему капельницу восстанавливающую поставили. Слабость у него, конечно, сильная будет несколько дней. До завтрашнего утра у нас полежит, мы ему кое-что из препаратов поколем и подаем. А завтра может домой ехать, но только покой, лежать, меньше двигаться, никакого спорта несколько дней и много пить. Ну, я все ему напишу и объясню.
— Его можно будет сегодня навестить?
— Разумеется, только он спать, наверное, будет. Сейчас его девочки чаем горячим, сладким напоят, а потом ему необходим покой.
— Я быстро и ненадолго, — пообещала я, — вот только Максима дождусь.
— Быстро и ненадолго можно, — согласился Геннадий Павлович.
— Спасибо. А с Максимом остаться на ночь можно?
— Он под наркозом будет, а потом под действием снотворного до утра, так что нет смысла оставаться рядом с ним. Вам бы самой успокоиться и отдохнуть, вы ему здоровая и полная сил понадобитесь. Состояние у него стабильное, не критическое, ничего плохого с ним уже не случится.
— Я все равно не смогу находиться в другом месте, а не рядом с сыном, — взмолилась я, сложив ладони просящим жестом.
— Ну, оставайтесь, раз не сможете, — похлопал он меня по руке. — Но вы бы лучше вашему герою-донору гранатовый и лимонный соки натуральные привезли, да водицы дорогой минеральной. Да еще покормили бы его часика так через два.
— Конечно! Напишите, что надо, я все привезу и сделаю!