– Но если это дух, то добрый ли он, тот, кто хочет нам помочь, или злой, разгневанный на наши тотемы? – озадачился Гув.
– Вот ты, Гув, и выясни. Даром, что ли, ты помощник Мог-ура? – предложил Краг.
– Пожалуй, нужно войти в глубокую медитацию и посовещаться с духами, прежде чем ответить.
– Ну ты говоришь почти как Мог-ур, Гув. Все вокруг да около, – подколол его Бруд.
– А ты бы как ответил, Бруд? – парировал Гув. – Можешь сказать более определенно? Ну, говори, кто убивает зверей?
– Я не Мог-ур и не собираюсь им быть. Нечего меня и спрашивать.
Эйла находилась поблизости и едва сдерживала улыбку. «Теперь я стала духом, осталось только выяснить, добрым или злым».
К ним незаметно подошел Мог-ур, который наблюдал за их спором со стороны.
– У меня пока что нет ответа, Бруд, – сказал он языком знаков. – Но я поразмышляю об этом. Могу сказать только одно: духи так обычно не поступают.
«Духи, – думал Мог-ур, – могут принести жару или холод, снег или дождь, прогнать стада, навлечь несчастья и болезни, вызвать гром с молнией или землетрясение, но не убивать зверей поодиночке. Не иначе как за этим стоит человек». Эйла встала и отправилась в пещеру; Мог-ур посмотрел ей вслед. «Что-то с ней не так, – продолжал размышлять Креб. – Она сильно изменилась. И он увидел, как Бруд проводил ее злобным взглядом. – Бруд тоже заметил. Может, все это из-за ее походки, ведь она совсем не похожа на нас и к тому же еще растет». Однако внутренний голос твердил Кребу, что дело не в этом.
Эйла действительно очень изменилась. Чем больше она овладевала пращой, тем более ее движения приобретали уверенность и грациозность, не свойственные женщинам Клана. Двигалась она бесшумно, как опытный охотник, искусно управляла всеми мышцами юного тела, полностью полагалась на внутренние ощущения и всегда заранее знала, что Бруд собирается ее позвать, хотя ловко притворялась, будто не видит его. Она быстро вскакивала по его команде, и, как бы он ее ни бил, в глазах у нее не было ни капли страха.
В отличие от бунтарских выходок более раннего возраста ее самоуверенность и самообладание едва ли бросались в глаза, но, тем не менее, не укрылись от Бруда. Казалось, она знала нечто такое, чего не знал он, и по собственной воле снизошла до повиновения ему. Он искал любую зацепку, чтобы наказать ее, но не находил.
Всякий раз, когда он пытался показать свое превосходство, она непонятно каким образом оказывалась на высоте. Его это раздражало и приводило в бешенство; чем больше он придирался к ней, тем больше выходил из себя и за это еще больше ненавидел ее. Однако со временем он приставал к ней все реже и реже и даже старался держаться от нее подальше, за исключением тех нечастых случаев, когда хотел потешить мужскую гордость. К концу осени он возненавидел ее еще сильнее. «Когда-нибудь я ее сломаю, – поклялся он себе. – Когда-нибудь она заплатит за мое уязвленное самолюбие. О да, когда-нибудь она обо всем пожалеет».
Наступила зима. Вместе с погрузившейся в зимнюю спячку природой стихла и жизнь ее обитателей. Эйла с нетерпением ждала наступления холодов, потому что в теплое время Изе некогда было обучать ее целительству. С первым снегом они возобновили уроки. Сонное время года прошло как обычно и близилось к завершению.
Весна оказалась поздней и сырой. Тающие в горах снега смывались ливневыми дождями, а вышедшие из берегов ручьи сметали на своем пути деревья и кустарники. Образовавшийся в русле затор заставил ручей отклониться в сторону протоптанной Кланом тропинки. Солнце недолго радовало землю своим теплом. Не успели зацвести деревья, как на них обрушился град и сделал тщетными все надежды на будущий урожай. Наконец природа будто сменила гнев на милость: ранним летом взамен фруктов отлично уродились овощи, корневые, бахчевые и бобовые растения.
Из-за непогоды Клан пропустил время ловли лосося, поэтому летом все с радостью откликнулись на призыв Брана отправиться за осетром и треской. Хотя соплеменники часто проделывали дальний путь к внутреннему морю за моллюсками, а также в горы за птичьими яйцами, охота за крупной рыбой была одним из немногих занятий, требующих участия и мужчин, и женщин.
У Друка для предстоящего путешествия была своя причина. Весенние дожди вымыли из горной породы осколки кремня, а половодье вынесло их и раскидало по берегам. Он уже нашел несколько подходящих образцов и надеялся еще пополнить свои запасы высокопрочного камня. Было проще обтесать кремень прямо на месте, нежели тащить тяжесть в пещеру. Какое-то время Друк ничего не мастерил для Клана. Поэтому когда инструменты приходили в негодность, людям приходилось изготовлять их самим. Каждый умел сделать нечто пригодное для хозяйства, но мало кто мог сравниться в этом деле с Друком.
Сборы шли в приподнятом настроении. Не так часто целиком весь Клан покидал пещеру. В предвкушении романтики похода все были взволнованы, в особенности дети. Бран рассчитывал посылать каждый день одного-двух мужчин обратно в пещеру, чтобы проверить, не случилось ли чего за время их отсутствия. Даже Креб мечтал сменить обстановку, хотя он редко уходил далеко от пещеры.
Женщины чинили и удлиняли сети, используя лозу, волокнистую кору, грубую траву и длинную шерсть животных. Хотя сухожилия были гораздо более прочным материалом, для этой цели они не годились. Так же как кожа, они деревенели в воде и плохо впитывали смягчающий жир.
Ранним летом огромные осетры, длиной в двенадцать футов и весом в тонну, поднимались из моря, где проводили большую часть жизни, на нерест в ручьи и реки. Усы этой акулообразной рыбы, расположенные по обеим сторонам беззубого рта, придавали ей устрашающий вид. Тем не менее, питалась она только беспозвоночными и мелкими рыбками, обитающими на морском дне. Более мелкий ее сородич, треска, обычно весом не более двадцати пяти фунтов, но иногда достигавшая двух сотен и больше, летом мигрировала на север в более мелкие воды. Хотя она обычно рыскала в поисках пищи у морского дна, но подчас показывалась на поверхности и даже заходила в пресные ручьи.
На четырнадцатый день осетрового нереста устья ручьев кишели рыбой. Здесь она была не столь крупна, как та, что метала икру в больших реках, однако рыбакам едва хватало силы вытащить сети на берег. В ожидании нереста Бран каждый день посылал кого-нибудь к морю. Как только первая огромная белуга вошла в ручей, он объявил, что на следующий день они отправляются в путь.
Эйла проснулась, ощущая радостное волнение. Еще до завтрака она связала спальные меха, собрала пищу и кухонную утварь в корзину и положила поверх всего большую шкуру, чтобы можно было ею укрыться. Иза как раз упаковывала сумку с травами, с которой никогда не расставалась, когда девочка выбежала из пещеры узнать, все ли уже готовы идти.
– Скорей, Иза, – вернувшись, поторопила она целительницу. – Все вот-вот тронутся в путь.
– Успокойся, детка. Море никуда не денется, – ответила Иза, затягивая шнурок на сумке.