— Так вот, англичаночка, мне вовсе не хотелось привлекать к жителям окрестностей Ардсмура подобное внимание. — Его рука сжала мою, и едва заметная улыбка тронула губы. — К тому же, если бы меня не поймали, охота, скорее всего, снова добралась бы до Лаллиброха. И если я не хотел подвергать опасности жителей Ардсмура, то уж тем более должен был подумать о своих близких. Кроме того…
Джейми умолк, по–видимому пытаясь найти нужные слова.
— Я вынужден был вернуться в тюрьму, — произнес он медленно. — Ради людей, если не ради чего другого.
— Ради заключенных? — удивилась я. — Что, там сидел кто–то из Лаллиброха?
Он покачал головой. Маленькая вертикальная морщинка, которая появлялась между бровями, когда он задумывался, была видна даже при свете звезд.
— Нет. Там были люди со всей горной Шотландии, почти из всех кланов. Всего по несколько человек из каждого клана, зачастую всякая шушера. Но они тем более нуждались в вожде.
— И ты стал для них этим вождем? — спросила я, сдерживая желание разгладить эту морщинку пальцами.
— За неимением лучшего, — ответил Джейми с легкой улыбкой.
Он, привыкший мыслить себя одним целым с семьей и арендаторами, которые поддерживали его на протяжении семи лет, оказался оторванным от них, столкнулся вместо этого с одиночеством и безнадежностью, убивающими человека даже вернее, чем грязь, сырость и холод тюрьмы.
Но, оказавшись в такой ситуации, он не только не пал духом сам, но и сделался примером и опорой для других, превратил разномастный сброд уцелевших после Куллодена в сплоченную группу, какой этим людям нужно было стать, чтобы выжить в Ардсмуре. Где уговорами, а где, если требовалось, и силой он подвигнул их к тому, чтобы забыть клановые раздоры. Они объединились, и он стал их вождем.
— Они стали моим кланом, — тихо сказал Джейми. — И они помогли мне выжить.
Но потом их отправили на подневольные работы в заморские земли. И он не сумел спасти их.
— Ты сделал для них все, что мог. Но теперь это позади, — прошептала я.
Мы долго лежали в объятиях друг друга, прислушиваясь к негромким звукам дома. В отличие от вечной суеты борделя тихие скрипы и вздохи говорили о спокойствии, домашнем уюте и безопасности. В первый раз мы по–настоящему остались наедине, когда нам ничего не грозило и ничто не отвлекало нас друг от друга.
Теперь у нас было время. Время, чтобы рассказать остальную часть истории о золоте, узнать, что он с ним сделал, выяснить, что случилось с заключенными Ардсмура, поразмыслить о сожжении печатной мастерской, об одноглазом моряке юного Айена, о встрече с таможенниками его величества на берегу у Арброута и решить, что делать дальше. Но поскольку время было, не было никакой нужды говорить обо всем этом прямо сейчас.
Последний брикет торфа развалился в очаге на шипящие красные комья. Я придвинулась поближе к Джейми, уткнулась лицом в его шею. От него пахло травой, потом и чуть–чуть бренди.
Откликаясь на мое движение, он переместился так, что наши обнаженные тела соприкоснулись по всей длине.
— Что, опять? — удивленно пробормотала я. — Люди в твоем возрасте не должны делать это так часто.
Он мягко куснул меня за мочку уха.
— Но ведь ты тоже делаешь это, англичаночка. А ты старше меня.
— Это другое дело, — сказала я, тихо охнув, когда он неожиданно взгромоздился на меня и его плечи загородили звездный свет в окошке. — Я женщина.
— Не будь ты женщиной, англичаночка, — заявил он, принимаясь за дело, — я бы ничего подобного и не затевал. А сейчас помолчи.
Я проснулась на рассвете под скрип тершегося об окно розового куста и приглушенный стук и звяканье, доносившиеся снизу, где на кухне готовился завтрак. Осторожно, чтобы не разбудить Джейми, я выбралась из кровати и, с дрожью ступая по ледяным половицам, потянулась за первым подвернувшимся под руку одеянием.
Закутавшись в рубашку Джейми, я опустилась на колени перед очагом и принялась за нелегкое дело разведения огня, сожалея о том, что не додумалась включить в список захваченных с собой нужных мелочей безопасные спички. Конечно, сухие щепки занимаются и от искр, высекаемых кресалом из кремня, только вот, как правило, не с первой попытки. И не со второй. И не…
Где–то на двенадцатой попытке мое упорство было–таки вознаграждено: комок пакли, служивший мне вместо трута, чуть задымился и появился крохотный, но быстро разгоравшийся огонек. Быстро, но осторожно я сунула паклю в шалашик из прутиков и щепочек, сооруженный загодя, чтобы порыв холодного ветра не задул огонь.
Накануне я оставила окно приоткрытым, чтобы не задохнуться от дыма: торфяные лепешки горели жарко, но тускло и отчаянно дымили, свидетельством чему были закопченные балки над головой. И даже сейчас, несмотря на холод, я думала, что свежий воздух нам не повредит, по крайней мере пока я как следует не разожгу огонь.
Оконное стекло по краям прихватило легким морозцем — зима была не за горами. Воздух был такой свежий и морозный, что я, прежде чем закрыть окно, сделала несколько жадных глотков, вдыхая запахи прошлогодней листвы, высушенных яблок, холодной земли и влажной, сочной травы. Вид снаружи поражал своей графической четкостью: каменные стены и темные сосны, словно начерченные пером на фоне серого облачного утра.
Потом мое внимание привлекло движение на вершине холма, где проходила разбитая дорога на деревушку Брох–Мордха. Один за другим три маленьких горных пони поднялись на гребень холма и начали спускаться по склону к усадьбе.
Наездники были слишком далеко, и я не могла разглядеть их лиц, зато по раздувавшимся юбкам сразу поняла, что все три верховых — женщины. Может быть, это девушки Мэгги, Китти и Джанет, возвращавшиеся из дома Джейми–младшего. Мой Джейми будет рад их увидеть.
Я решила, что, пока часть утра еще остается в нашем распоряжении, по–настоящему отогреться можно только под одеялом. Закрыв окно, я достала из корзины несколько торфяных кирпичиков, подбросила их в очаг, чтобы дать пищу разгоревшемуся огню, сбросила рубашку и скользнула в восхитительное тепло нагретой постели.
Джейми, ощутив холодок моего тела, перекатился ко мне, сонно потерся лицом о мое плечо и пробормотал:
— Хорошо спала, англичаночка?
— Лучше не бывает, — заверила я, коварно прислоняя свой замерзший зад к его теплым бедрам. — А ты?
— Ммм. — Он ответил блаженным стоном, стиснув меня в объятиях. — Мне снились дьявольские сны.
— Какие именно?
— Главным образом голые женщины, — проурчал он и легонько укусил меня за плечо. — А еще еда.
У него заурчало в животе — естественный отклик на доносившийся из кухни запах выпечки и жареного бекона.
— Смотри не перепутай одно с другим, — предостерегла я, отдергивая плечо за пределы досягаемости его зубов.
— Не бойся. Я пока еще в состоянии отличить нежную пухленькую девицу от соленой ветчины. Хотя, спору нет, определенное сходство тут налицо.