— Учитывая то, как относились к мятежникам после Куллодена, для него было бы весьма разумно использовать в таком месте, как Эдинбург, вымышленное имя, — объяснил мне Роджер Уэйкфилд. — Особенно для него — ведь он, что ни говори, являлся осужденным изменником. И похоже, что это вошло у него в привычку, — добавил он, бросая критический взгляд на рукопись направленной против пошлин статьи. — По понятиям того времени, это чертовски смахивает на призыв к бунту.
— Да, это похоже на Джейми, — сухо сказала я, но сердце при виде этих каракулей, складывавшихся в резкие фразы, екнуло.
Я коснулась маленького твердого прямоугольника в кармане моей юбки, гадая, сколько еще до Эдинбурга.
Погода стояла не по сезону хорошая. Даже мелкий дождик, не более чем досадная помеха в пути, моросил лишь изредка, и мы завершили свое путешествие менее чем за два дня, останавливаясь четыре раза для смены лошадей и чтобы перекусить в почтовых трактирах. Наконец дилижанс въехал во двор позади трактира «Белая лошадь» недалеко от главной улицы Эдинбурга, носящей название Королевская Миля. Пассажиры выбрались на жидкий солнечный свет, как только что вылyпившиеся бабочки с помятыми крылышками, и стали расправлять затекшие от долгого сидения члены. После полумрака дилижанса даже облачный серый свет Эдинбурга казался ослепляющим.
Я так долго сидела без движения, что ноги онемели, однако это не помешало мне попытаться уйти с внутреннего двора, пока мои бывшие попутчики были заняты извлечением своего багажа. Но, увы мне не повезло. Мистер Уоллес нагнал меня.
— Миссис Фрэзер! — позвал он. — Могу ли я иметь удовольствие проводить вас до места назначения? Вам ведь наверняка понадобится помощь, чтобы забрать багаж.
Он оглянулся через плечо в сторону дилижанса, туда, где конюхи постоялого двора без разбору выдавали сумки и чемоданы дожидавшимся пассажирам под аккомпанемент гомона и невнятных восклицаний.
— Э–э… — замялась я. — Спасибо, но я… э–э… я оставлю мой багаж на попечение трактирщика. Мой… мой… — Я лихорадочно поискала слово. — Слуга моего мужа заберет его позднее.
Пухлое лицо стряпчего слегка вытянулось при слове «муж», но он справился с разочарованием, галантно взял мою руку и наклонился над ней.
— Я понимаю. Могу я тогда выразить свою глубокую благодарность за удовольствие от путешествия в вашем обществе, миссис Фрэзер? И может быть, мы еще встретимся.
Он выпрямился, оглядев обтекавшую нас толпу.
— А ваш муж встретит вас? Я бы с удовольствием с ним познакомился.
Хотя проявленный мистером Уоллесом интерес, несомненно, льстил, это уже начинало надоедать.
— Нет, мы с ним встретимся позже, — сказала я. — Очень приятно было с вами познакомиться, мистер Уоллес. Надеюсь, что когда–нибудь мы еще увидимся.
Я энергично пожала мистеру Уоллесу руку, смутив его так, что он откланялся и начал бочком пробираться сквозь толчею пассажиров, конюхов и разносчиков.
Побоявшись задерживаться у каретного двора (вдруг он все–таки за мной увяжется?), я повернулась и устремилась вверх по склону Королевской Мили, двигаясь настолько быстро, насколько позволяли пышные юбки, лавируя и проталкиваясь сквозь толпу. К счастью, дилижанс прибыл в город в рыночный день, народу было — не пробиться, и очень скоро меня должны были потерять из виду.
Запыхавшись, словно давший деру карманник, я остановилась отдышаться на полпути вверх, присев на обод общественного фонтана.
Я была здесь. Действительно здесь. Позади, выше по склону, высился во всем своем великолепии Эдинбургский замок, а впереди, ниже, красовался дворец Холируд.
В последний раз, когда я стояла у этого фонтана, Красавчик принц Чарли обращался к собравшимся гражданам Эдинбурга, стараясь воодушевить их самим фактом своего августейшего присутствия. Тогда он ловко перескочил с обода к резному центральному фиалу фонтана. Стоя одной ногой в чаше и держась для равновесия за фонтанирующую голову, он громко выкрикнул: «На Англию!»
Толпа взревела, воодушевленная этим проявлением юношеского энтузиазма и атлетической ловкости. Я бы тоже впечатлилась, но вдруг заметила, что воду в фонтане удивительно своевременно отключили — видимо, этот театральный жест был спланирован заранее. Интересно, где сейчас Чарли? После Куллодена он вернулся в Италию и, наверное, стал вести там жизнь, обычную для особы королевской крови, пребывающей в постоянном изгнании. Чем он занимался, я не знала, да это меня и не интересовало. Он ушел со страниц истории и из моей жизни, оставив за собой только руины и пепелища. Собственно говоря, я и прибыла посмотреть, что еще можно спасти.
Меня мучил голод. Последний раз мне довелось перекусить на почтовой станции в Дундаффе, где подавали кашу и вареную баранину. Правда, у меня в кармане остался последний сэндвич, но мне не хотелось есть его в дилижансе под любопытными взглядами попутчиков.
Теперь я вытащила его и бережно развернула. Белый хлеб с арахисовым маслом и желе не больно годился для хранения: сэндвич пропитался желе, сплющился, но при всем своем неказистом виде на вкус показался мне восхитительным. Я ела его неторопливо, наслаждаясь насыщенным, маслянистым вкусом арахисового масла. Сколько раз случалось мне по утрам намазывать арахисовое масло на хлеб, делая сэндвичи для школьных завтраков Брианне? Решительно отбросив эту мысль, я встала и, чтобы отвлечься, принялась рассматривать прохожих. Надо сказать, шотландцы восемнадцатого века несколько отличались от своих потомков из века двадцатого: и мужчины, и женщины были в среднем ниже ростом, а внешность многих из них свидетельствовала о плохом питании. Но мне они все равно казались близкими и знакомыми — даже уличный гомон говорил о том, что здесь живут шотландцы и англичане, произношение которых сильно отличалось от гнусавого выговора жителей Бостона. Меня охватило удивительное чувство возвращения домой.
Я проглотила последний насыщенный нежный кусочек своей прежней жизни, смяла обертку в руке и огляделась. В мою сторону никто не смотрел — можно было уронить обертку на землю, что я и сделала. Она прокатилась несколько дюймов по мостовой то сморщиваясь, то раскрываясь, как живая, а потом этот маленький прозрачный обрывок был подхвачен ветерком и запорхал по серым камням, как облетевший листок.
Обертку затянуло под колеса проезжавшей мимо подводы; она сверкнула отраженным светом и исчезла, так что никто из прохожих ничего не заметил. Я невольно задумалась о том, не окажется ли мое появление в чужом времени столь же ничтожным по своему значению.
«Хватит дергаться, Бошан. Пора двигаться дальше», — сказала я себе и, глубоко вздохнув, поднялась.
— Прошу прощения… — Я схватила за рукав проходившего мимо мальчишку из пекарни. — Я ищу печатника, некоего мистера Малкольма, Александра Малкольма.
Слова эти были произнесены со смешанным чувством возбуждения и страха. А что, если такой печатни в Эдинбурге нет и в помине? Мальчишка наморщил лоб, потом его лицо просветлело.
— О да, мэм. Вот туда, вперед и налево. Тупик Карфакс.