— Со мной это произошло раньше, чем с тобой, — ответила я. — Мне было восемь.
— Иезавель! Кто же был этот счастливец?
— Сын переводчика. В Египте. Ему было девять.
— В таком случае тебя не в чем винить. Соблазнена мужчиной старшего возраста. К тому же еще проклятым язычником.
Впереди показалась мельница, картинно-красивая: желтая оштукатуренная стена увита темно-красным диким виноградом, выкрашенные сильно пожухлой зеленой краской ставни распахнуты навстречу дневному свету. Вода весело и шумно стекала через шлюз под неподвижное колесо в мельничный пруд. По пруду плавали дикие утки, отдыхая по пути на юг.
— Взгляни, — сказала я, задержавшись на вершине холма и останавливая Джейми. — Как же это красиво, верно?
— Было бы еще красивее, если бы мельничное колесо вертелось, — чисто по-деловому высказался он. Потом посмотрел на меня с улыбкой и добавил: — Ты права, Саксоночка. Это очень красивое место. Я любил плавать здесь — за поворотом река разливается очень широко.
Разлив стал виден сквозь ивы на берегу, когда мы спустились ниже по холму. Заметили мы и мальчишек, совершенно голых, — они вчетвером плескались в воде с громкими криками.
— Б-рр, — я невольно вздрогнула, глядя на них.
Погода для осени выдалась великолепная, но воздух был очень холодный, и я радовалась, что захватила шаль.
— У меня прямо кровь стынет в жилах от этого зрелища, — сказала я.
— Правда? — откликнулся Джейми. — Дай-ка я ее согрею.
Обняв меня за талию, он отступил в тень большого конского каштана.
— Ты не первая девушка, которую я поцеловал, — тихо произнес он, — но клянусь, что ты будешь последней.
И он наклонил голову к моему запрокинутому лицу.
Когда мельник появился из своего логова и был наспех представлен мне, я удалилась на берег мельничного пруда, а Джейми несколько минут выслушивал объяснения о неполадках на мельнице. Потом мельник вернулся в помещение — попробовать повернуть жернов оттуда, а Джейми тем временем стоял и глядел в темные, полные водорослей глубины пруда. Наконец он, передернув плечами с выражением вынужденного смирения перед обстоятельствами, начал стаскивать с себя одежду.
— Ничего не поделаешь, — обратился он ко мне. — Айен прав, что-то застряло в колесе под шлюзом. Я должен нырнуть и…
Мой изумленный возглас прервал его речь, и он обернулся к тому месту, где я уселась на берегу возле своей корзины.
— А с тобой что случилось? — спросил он. — Никогда не видела мужчину в подштанниках?
— Не… не в таких! — с трудом выговорила я сквозь смех.
Предвидя возможное погружение под воду, Джейми надел под килт невероятно выношенное короткое одеяние, когда-то сшитое из красной фланели, а теперь весьма неровно выцветшее и оттого пестрое. Было очевидно, что прежде эти подштанники принадлежали человеку куда более полного сложения, чем Джейми. Подштанники не слишком надежно держались на бедрах, а на плоском животе Джейми обвисли складками.
— Они принадлежали твоему дедушке? — спросила я, тщетно стараясь подавить смех. — Или бабушке?
— Отцу, — холодно ответил он, глядя на меня этак свысока. — Не думаешь же ты, что я буду плавать в присутствии моей жены и моих арендаторов голый, как яйцо?
Храня вид полного достоинства, он собрал в руку излишки материи и вступил в воды мельничного пруда. Подошел к колесу, собрался с духом, набрал воздуха в грудь и погрузился под воду, показав напоследок надутую воздухом заднюю часть подштанников. Мельник, высунувшись из окна, выкрикивал слова ободрения, а также давал указания каждый раз, как мокрая блестящая голова выныривала из воды, когда Джейми надо было глотнуть воздуха.
Берег пруда густо порос водолюбивыми растениями, и я при помощи приспособленной для этого палочки выкапывала корни мальвы и другие растения. Наполнив корзину до половины, я услышала позади себя вежливое покашливание.
Она была очень стара, а может, просто казалась такой. Опиралась она на палку из боярышника и облачена была в платье, которое носила, должно быть, уже лет двадцать; теперь оно стало слишком просторным для иссохшего тела.
— Доброе утро вам, — сказала она, часто-часто кивая мне.
Голова у старушки была покрыта накрахмаленным белым платком, который почти полностью закрывал ее волосы, только отдельные тоненькие прядки, совсем седые, лежали на щеках, сморщенных, словно сушеные яблоки.
— Доброе утро, — ответила я и хотела было вскарабкаться к ней поближе, но она опередила меня и с удивительной легкостью сама спустилась ко мне. Я надеялась, что и наверх она сумеет взобраться.
— Я… — начала я, но она меня тут же перебила:
— Вы, конечно, наша новая леди. А я мистрисс Макнаб — бабушка Макнаб, как меня теперь все зовут, а мистрисс Макнаб называют себя мои невестки, вот оно как.
Она вытянула тощую руку и пододвинула к себе мою корзину, с любопытством разглядывая ее содержимое.
— Корень мальвы — да, он хорош от кашля. А вот это, сударыня, пользовать не годится, никак не годится. — Она извлекла из корзины маленький коричневатый корешок. — На вид-то он будто корень лилии, а на деле совсем не то.
— Что же это такое? — спросила я.
— Гадючий язык, вот что. Только съешь кусочек — и будешь кататься по полу, задрав ноги на голову.
Она вышвырнула корешок в воду, поставила корзину себе на колени и принялась со знанием дела перебирать остальные мои находки; я наблюдала за ней со смешанным чувством удивления и неудовольствия. Наконец, удовлетворив свою любознательность, она вернула мне корзину.
— Для саксонской барышни вы не такая и глупая, — заявила она. — Отличите чистец от гусиной лапки. — Она бросила взгляд на воду, из которой в этот момент поднялась голова Джейми, блестящая, как у тюленя, и снова скрылась под мельницей. — Вижу, что его лэрдство женился на вас не только за хорошенькое личико.
— Благодарю вас, — сказала я, решив воспринимать это как комплимент.
Глаза старой леди, острые, как иголки, остановились на моей талии.
— Еще не беременная? — спросила она. — Надо листья малины. Настоять горсть листьев с ягодами шиповника и пить, как луна начнет прибывать, от четверти до полнолуния. А потом, как она пойдет на убыль, от полной до половины, принимать барбарис, чтобы очистить утробу.
— Вот как, — сказала я, — хорошо…
— У меня к его лэрдству есть просьба, — продолжала старая леди. — Но, как я вижу, он теперь занят, так уж я вам расскажу про это.
— Пожалуйста, — согласилась я, не видя никакой возможности ее остановить.
— Это насчет моего внука, — сказала она, сверля меня маленькими серыми глазками, блеском и размером похожими на детские мраморные шарики. — Моего внука Рэбби. У меня их шестнадцать, внуков-то, и троим дали имя Роберт. Один, значит, зовется Боб, другой Роб, а третий, самый младший, Рэбби.