Все еще мотая головой, он встал, тяжело дыша, и взялся за пряжку поясного ремня. Я невольно вздрогнула, и он это заметил. Гнев и веселье все еще смешивались странным образом у него на лице, но на меня он посмотрел в полном раздражении.
— Нет, — сказал он сухо, — я не собираюсь тебя бить. Я дал тебе слово никогда не повторять этого — вот уж не думал, что пожалею об этом так скоро.
Он положил ремень и начал рыться в прикрепленном к нему спорране.
— Моя доля в доходах Макензи составляет около двадцати фунтов за квартал, Саксоночка, — сказал он, перебирая какие-то непонятные вещицы в сумке из шкуры барсука. — И это шотландские фунты, а не фунты стерлингов. Цена примерно полкоровы.
— И это все? — глупо спросила я. — Но…
— Это все, — подтвердил он. — Все, что я когда-либо смогу получать от Макензи. Ты, должно быть, заметила, что Дугал — человек прижимистый, так вот Колам в два раза прижимистей. Но даже из-за такой огромной суммы, как двадцать фунтов в квартал, вряд ли стоит жениться, думается мне, — добавил он не без сарказма. — Я не стал бы сразу спрашивать о деньгах, — продолжал он, достав наконец из споррана маленький бумажный пакет, — но они мне были нужны, чтобы купить одну вещь. Вот какое у меня было дело, а с Лаогерой я встретился случайно.
— Какую же вещь ты так сильно хотел купить? — спросила я подозрительно.
Он вздохнул, помедлил — и бросил мне на колени крошечный сверток.
— Обручальное кольцо, Саксоночка, — ответил он. — Я купил его у Юэна-оружейника, он делает такие вещицы в свободное время.
— Ох, — скорее выдохнула чем произнесла я.
— Ну же, — подбодрил меня Джейми чуть погодя. — Разверни его. Оно твое.
Контуры маленького пакета расплылись перед глазами. Я моргала и сопела, но не разворачивала пакет.
— Я очень жалею, — сказала я.
— Пожалуй, так и следует, Саксоночка, — отозвался Джейми, но голос у него уже не был сердитым.
Дотянувшись, он взял пакетик с моих колен и разорвал обертку, вынув из нее широкое серебряное кольцо, выполненное в шотландском стиле — из переплетенных между собою звеньев, причем в центре каждого из них было вырезано крохотное изящное изображение цветка чертополоха.
Я смотрела и смотрела, пока глаза мои не затуманились снова.
Я достала платок и постаралась остановить им поток слез.
— Оно… прекрасно, — откашлявшись, выговорила я.
— Ты будешь носить его, Клэр? — Теперь голос Джейми был нежным, и он назвал меня по имени, что делал либо в случаях официальных, либо с особой лаской, — и едва не довел меня этим снова до слез. — Ты не обязана делать это, — сказал он, серьезно глядя на меня поверх сложенной чашечкой ладони. — Для нас достаточно брачного контракта — он законный. Ты под защитой, ты в безопасности от чего бы то ни было, за исключением правомочных инстанций, но и от них, кстати, тоже, пока ты находишься в замке Леох. Если хочешь, мы можем спать отдельно, наверное, именно это ты имела в виду, когда городила всякую чепуху о Лаогере. Ты можешь не иметь со мной дела, если это твой честный выбор.
Он замолчал и сидел неподвижно, сидел и ждал, прижимая к сердцу крошечный обруч.
Итак, он предоставлял мне выбор, который я намеревалась предложить ему. Связанный со мной в силу обстоятельств, он готов был отказаться от своих прав, если я его отвергну. Была, конечно, и альтернатива: принять кольцо — со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Солнце клонилось к закату. Его последние лучи пронизали синий стеклянный графин, который стоял на столе, и бросили на стену сияющий лазурный отблеск. Я почувствовала себя такой же хрупкой и сияющей, как стекло: дотронься до меня — упаду и разобьюсь о пол на блестящие осколки. Если я намеревалась пощадить либо чувства Джейми, либо свои собственные, то, кажется, я несколько запоздала.
Я не могла говорить, но протянула ему свою правую руку, пальцы слегка дрожали. Прохладное и светлое кольцо скользнуло через сустав к самому основанию пальца — оно было мне впору. Джейми взял мою руку, подержал немного, потом вдруг поднес ее к губам. Поднял голову, и я на минуту увидела перед собой его взволнованное лицо, прежде чем он резким движением усадил меня к себе на колени.
Он крепко прижал меня к себе, не говоря ни слова, и я чувствовала, что пульс у него на шее бьется так же сильно и часто, как у меня. Он положил руки на мои обнаженные плечи и отстранил меня от себя; я взглянула снизу вверх на его лицо. Его руки были такие большие и теплые… у меня немного закружилась голова.
— Я хочу тебя, Клэр, — произнес он задыхающимся голосом и ненадолго умолк, словно не знал, что еще сказать. — Я так хочу тебя, что едва могу дышать. А ты… — Он сглотнул, потом откашлялся. — Хочешь ли ты меня?
К этому времени я обрела голос — тоненький и дрожащий, но все-таки голос.
— Да, — ответила я. — Я хочу тебя.
— Я думаю… — начал он, но снова замолчал. Нащупал застежку килта, поглядел на меня и вдруг опустил руки. Заговорил с трудом, едва справляясь с чем-то таким сильным, что руки дрожали от напряжения. — Я не… я не могу… Клэр, я не смогу быть нежным.
Я успела только кивнуть в знак того, что принимаю условие, как он опрокинул меня и всем своим весом пригвоздил к кровати.
Он даже не разделся до конца. Я чувствовала запах дорожной пыли на его рубахе и ощущала привкус солнца и пота на его коже. Он раскинул мне руки, ухватив за запястья. Одна рука коснулась стены, и я услышала, как одно из обручальных колец слабо чиркнуло по камню. По кольцу на каждую руку, одно золотое, другое серебряное. Тонкие обручи из металла, неожиданно тяжелые, как узы брака, они словно крохотные кандалы приковали меня к постели, распростертую, растянутую между двумя полюсами, прикованную, подобно Прометею на его одинокой скале, терзаемую любовью, которая надрывала мне сердце. Он раздвинул мне ноги коленом и вошел в меня до корня одним толчком — я задохнулась от такого удара. Он почти застонал и стиснул меня крепче.
— Ты моя, mo duinne, — тихо произнес он. — Только моя, теперь и навсегда. Моя, хочешь ты этого или нет.
Я попыталась расслабить его объятия, вздохнула и слабо ахнула, когда он вошел в меня еще глубже.
— Да, сегодня я хочу измучить тебя, моя Саксоночка, — шептал он. — Хочу обладать тобой, владеть твоим телом и душой.
Я слабо противилась, но он налег на меня всем телом и неумолимо наносил удар за ударом, каждый из которых проникал до самой матки.
— Я хочу, чтобы ты называла меня хозяином. Я хочу сделать тебя своей. — В его мягком голосе звучала угроза мести за мучения последних минут.
Я вздрагивала и стонала, плоть моя содрогалась в спазмах от болезненных толчков. Они продолжались неумолимо, минута за минутой, поражали меня снова и снова, и каждый раз то была острая грань между страданием и наслаждением. Я словно бы растворилась, я существовала лишь как точка приложения силы, вынуждаемая дойти до самой крайней степени покорности.