— Кто готов принять эту женщину? Кто возьмет на себя ответственность за нее? Какой очаг готов удочерить Эйлу? — громко и выразительно вопрошала Тули, поглядывая на брата. Однако ответить Талуту не удалось, поскольку его опередил другой голос.
— Мамут готов принять Эйлу! Мамут берет на себя ответственность за нее! Эйла является дочерью очага Мамонта! — торжественно сказал вдруг старый шаман. Эйла даже не предполагала, что его голос может быть таким внушительным, мощным и властным.
Из тускло освещенного полукружия очага Мамонта послышались удивительные восклицания и приглушенный гул голосов. Все Мамутои думали, что она станет дочерью Львиного очага. Заявление Мамута прозвучало так неожиданно… Или все же кто-то знал о его намерении? Эйла никогда не упоминала, что хотела бы стать шаманом; она вела себя как обычный человек, не приобщенный к миру неведомых и непостижимых духов; никто не учил ее использовать особые силы. Хотя, конечно, она является целительницей и имеет особую власть над лошадьми, а возможно, и над другими животными. Может, у нее действительно есть дар Поиска и даже дар Зова?.. Однако в очаге Мамонта заключалась духовная сущность тех детей Великой Земной Матери, которые называли себя Охотниками на Мамонтов. А ведь Эйла пока даже не освоила толком язык Мамутои, почти не знала их обычаев и традиций и не ведала о мире Великой Мут. Так как же она сможет передавать им требования и желания Великой Матери?
— Но ведь Талут хотел удочерить ее, Мамут, — сказала Тули. — Почему она должна стать дочерью очага Мамонта? Она не собиралась посвящать свою жизнь служению Великой Мут, и у нее нет надлежащего воспитания.
— А я и не говорил, что у нее есть надлежащее воспитание или что она собирается стать Служительницей Великой Матери, хотя Эйла наделена удивительными способностями, о которых вы не догадываетесь. По-моему, ей просто необходимо получить такое воспитание. Я не говорил также, что она должна стать дочерью очага Мамонта. А сказал, что она уже является дочерью очага Мамонта. Она была рождена для этого, отмечена самой Великой Матерью.
Возможно, она решит стать моей ученицей, а возможно, и нет. Это не имеет ни малейшего значения. Эйла не может распоряжаться своей судьбой, она уже предначертана. Не важно, получит она воспитание или не получит, поскольку сама ее жизнь является служением Великой Матери. Если Эйла захочет, то я готов дать ей воспитание. Но я хочу принять ее просто как дочь моего очага.
Слушая старого шамана, Эйла вдруг ощутила холодок страха. Ей совсем не понравились слова Мамута о том, что ее судьба была предопределена за нее, предрешена при рождении. «Что он имел в виду, говоря, что я отмечена Великой Матерью, что моя жизнь является служением Великой Матери? — размышляла Эйла. — Неужели Великая Мать тоже избрала меня? Когда-то, рассказывая о тотемах, Креб говорил мне, что существует некая причина, по которой Дух Великого Пещерного Льва избрал меня. Он говорил также, что мне понадобится могущественный покровитель. Но что значит быть избранной Великой Матерью? Может, Она тоже будет защищать меня? А может, когда я стану Мамутои, то Пещерный Лев не будет больше моим тотемом? Не будет больше защищать меня?» Эти вопросы тревожили ее душу. Ей не хотелось терять свой тотем. Эйла встряхнула головой, словно пыталась отогнать дурные предчувствия.
Удочерение Эйлы не особенно радовало Джондалара, но этот внезапный поворот событий совсем расстроил его. Он слышал, как Мамутои шепотом обсуждали слова Мамута, и с тревогой думал о том, действительно ли Эйле было суждено стать членом Львиного стойбища. Возможно, в детстве, до того как потеряться, она принадлежала к племени Мамутои, раз уж Мамут сказал, что она рождена для очага Мамонта.
Ранек был вне себя от счастья. Он хотел, чтобы Эйла стала членом их племени, но если бы ее удочерил Львиный очаг, то она считалась бы его сестрой. А он испытывал к ней далеко не братские чувства. Ему хотелось, чтобы Эйла стала его женой, но это было бы невозможно, если бы они считались братом и сестрой. Раньше, обдумывая эту ситуацию, он решил, что сможет осуществить это желание, поскольку они оба являются приемными детьми и, очевидно, не рождены одной матерью, только ему придется найти другой очаг, который усыновил бы его, хотя ему очень не хотелось расставаться с Неззи и Талутом. Однако если Эйла станет дочерью очага Мамонта, то он вполне может остаться сыном Львиного очага. Особенно он обрадовался, когда понял, что, став дочерью Мамута, она не должна будет посвящать себя служению Великой Матери, хотя, в сущности, последнее обстоятельство не могло бы отпугнуть Ранека.
Неззи была немного огорчена; она уже испытывала к Эйле почти материнские чувства. Но самым главным для Неззи было то, что Эйла останется с ними; и возможно, даже лучше, что ее удочерит Мамут, поскольку его слово является более весомым, и Совет Старейшин на Летнем Сходе с радостью признает Эйлу членом племени Мамутои. Талут вопросительно взглянул на жену и, когда она кивнула ему, решил уступить Мамуту. Тули тоже не возражала. Все вчетвером они быстро посовещались, и Эйла также дала свое согласие. По какой-то для нее самой непонятной причине ей было приятно стать дочерью Мамута.
Когда в тускло освещенном помещении очага Мамонта восстановилась полная тишина, Мамут поднял вверх руку, обратив ее ладонью к Эйле, и сказал:
— Подойди ко мне, женщина из Неведомого племени!
На ватных ногах Эйла приблизилась к Мамуту, чувствуя, как от страха у нее засосало под ложечкой.
— Хочешь ли ты стать Эйлой из племени Мамутои? — спросил он.
— Да, хочу, — тихо сказала она срывающимся голосом.
— Будешь ли ты почитать Мут, Великую Мать и всех Ее Духов, а главное — никогда не обижать Дух Мамонта? Будешь ли ты стремиться стать достойной женщиной племени Мамутои, чтобы принести честь и славу Львиному стойбищу? Будешь ли ты всегда с уважением относиться к Мамуту и к священному очагу Мамонта?
— Да, — едва слышно вымолвила Эйла. Конечно, она постарается выполнить все сказанное Мамутом, хотя было непонятно, что надо для этого делать.
— Согласно ли стойбище принять эту женщину? — обратился Мамут к собравшимся.
— Да, мы принимаем ее, — дружным хором ответили Мамутои.
— Может быть, кто-то имеет возражение против ее приема?
Последовала томительная пауза, и Эйла с тревогой ждала, что Фребек опять может высказать свои возражения, однако все молчали.
— Талут, вождь Львиного стойбища, готов ли ты начертать знак? — нараспев произнес Мамут.
Сердце Эйлы учащенно забилось, когда она увидела, что Талут вытащил из ножен кремневый нож. Это было неожиданностью. Она не знала, что он собирается делать с этим ножом, но была уверена, что ей это не понравится. Глянув на нее с высоты своего роста, вождь взял Эйлу за руку и, задрав рукав, поудобнее перехватил кремневый ножик и быстро сделал короткий прямой надрез на ее предплечье. Из ранки мгновенно выступила кровь, но Эйла, не дрогнув, вытерпела эту боль. Мамут поддерживал диск из бивня мамонта, висевший на шее вождя, пока Талут смоченным в крови Эйлы ножом прорезал на этом диске неглубокую красную выемку. Затем шаман произнес несколько слов, Эйла не смогла их разобрать. Она и не догадывалась, что никто из Мамутои также не понял, что сказал Мамут.