— И ты действительно хочешь этого?
— Да, очень хочу.
— Если ты уже обладаешь такими обширными знаниями, то чему же я смогу научить тебя?
— Клан посвятил меня в целительницы… И я должна помогать людям. Это мое призвание. Меня воспитывала одна женщина… она принадлежала к роду лучших целительниц. И она с самого начала объяснила мне то, что учиться надо всегда, постоянно пытаясь узнать что-то новое. Я была бы очень рада поучиться у вас, — сказала Эйла.
Ее искренность была неподдельной. Ей не терпелось поговорить с кем-то, поделиться своими мыслями, обсудить свои способы лечения и узнать новые. Ломи задумчиво молчала. «Клан?.. Где-то я слышала об этом прежде. Никак не могу вспомнить…» Она отогнала эти мысли, решив, что, возможно, все прояснится само собой.
— Эйла приготовила для тебя подарок, — сказал Мамут. — Можешь позвать кого-то, если хочешь, но потом мы опустим входной занавес.
Люди начали заполнять палатку. Одни проходили к очагу, продолжая свои разговоры, другие останавливались у входа. Вскоре все собрались внутри. Никому не хотелось пропустить такое событие. Когда они расселись вокруг очага и полог был опущен и закреплен с помощью завязок, Мамут взял горсть земли с рисовальной горки и погасил маленький костерок, однако яркий дневной свет все же слегка освещал палатку. Его лучи проникали как сквозь дымовое отверстие, так и сквозь тонкие кожаные стены. Конечно, в этой тускло освещенной палатке не получится такого же потрясающего представления, как в темном земляном жилище, однако все мамуты должны и так оценить его возможности.
Эйла отвязала от пояса кожаный мешочек, сделанный Барзеком по просьбе самой Эйлы и Мамута, и достала оттуда пучок сухой травы, огненный камень и кремень. Когда все было подготовлено, Эйла помедлила, впервые за множество лунных циклов мысленно обращаясь к своему тотему. Она не просила ни о чем особенном, просто ей хотелось высечь яркие впечатляющие искры, чтобы добиться желаемого Мамутом воздействия. Затем она взяла кремень и резко ударила им по куску железного колчедана. Искристый огонек сразу погас, но его было хорошо видно даже в полутемной палатке. Эйла нанесла второй удар, и на этот раз искра упала на хворост, и вскоре костерок в очаге запылал с новой силой.
Совершая обряды, мамуты обычно всегда стремились достичь наибольшего зрительного эффекта и были сведущими в такого рода хитростях. Они гордились собственными знаниями и пониманием того, как создавались подобные представления. Их трудно было чем-то удивить, однако огненный трюк Эйлы на некоторое время лишил их дара речи.
— Магия заключена в самом огненном камне, — сказал старый Мамут, когда Эйла, сложив камни в мешочек, передала его Ломи. Затем тон и сила его голоса заметно изменились: — Но Эйле открылось знание того, как извлечь огонь из этого камня. Мне даже не было необходимости удочерять ее, Ломи. Она была рождена для Мамонтового очага, избрана Великой Матерью. Ей не оставалось ничего другого, как только следовать по пути, предназначенному судьбой, и теперь я знаю, что наши пути должны были пересечься. Я знаю, почему мне суждена была такая долгая жизнь.
Его слова вызвали у всех присутствующих в палатке Мамонтового очага такое сильное внутреннее потрясение, что даже волосы на их головах слегка зашевелились. Он коснулся того сокровенного таинства, того глубинного призвания, которое в определенной степени ощутил каждый шаман, и это не имело ничего общего с поверхностным трюком или случайными непристойными шутками. Старый Мамут был своего рода феноменом. Само его существование было чем-то сверхъестественным. Никто не жил так долго. Даже его имя стерлось в череде бесконечных лет. Каждый человек в этой палатке был мамутом, шаманом своей стоянки, но его называли просто Мамут, поскольку его имя и призвание стали единым целым. Никто не сомневался, что существует особая причина для такого долголетия. И если он сказал, что эта причина связана с Эйлой, то значит, и она причастна к тем сокровенным и необъяснимым таинствам жизни и окружающего мира, которые стремились постичь все мамуты.
Покидая палатку вместе с Мамутом, Эйла испытала глубокое смятение. Она также почувствовала трепетную дрожь, когда Мамут заговорил о ее предназначении, однако ей не хотелось считать себя объектом такого пристального внимания неких потусторонних сил. Ее пугали все эти разговоры о судьбе. Она считала себя такой же, как все люди, и не хотела отличаться от них какими-то особенными качествами. Точно так же ей не нравилось, когда окружающие обращали внимание на особенности ее произношения. На Львиной стоянке уже давно не замечали этого. И Эйла уже забыла, что некоторые слова ей не удается произнести правильно, как бы она ни старалась.
— Эйла! Вот ты где. Я везде искал тебя.
Посмотрев вперед, она встретила горящий взгляд черных глаз и широкую сияющую улыбку темнокожего мужчины, с которым была помолвлена. Она улыбнулась в ответ, обрадовавшись его появлению. Именно он мог сейчас отвлечь ее от тревожных мыслей. Эйла повернулась к Мамуту, чтобы выяснить, каковы их дальнейшие планы. Он с улыбкой сказал, что она может пойти погулять с Ранеком по стоянке.
— Я хочу познакомить тебя с нашими резчиками. Среди них есть настоящие мастера, — сказал Ранек и, обняв ее за талию, повел к одной из палаток. — Наши мастера обычно располагаются по соседству с Мамонтовым очагом. Там собираются не только резчики, но и другие мастера.
Он был сильно взволнован, и Эйла поняла, что такое же волнение она сама испытывала, узнав, что Ломи принадлежит к роду целительниц. Конечно, между ними могло быть определенное соперничество, когда дело касалось способностей или достигнутого статуса, однако только они могли понять и по достоинству оценить все нюансы ремесла или мастерства. Только с другой целительницей можно было бы обсудить, например, что лучше помогает от кашля, сравнивая достоинства коровяка и грушанки, и Эйле очень не хватало такого рода общения. Она видела, что Джондалар, Уимез и Дануг могут целыми днями обсуждать методы изготовления орудий или качество кремня, и понимала, что Ранеку также интересно общаться с людьми, занимающимися резьбой по кости.
Когда они пересекали расчищенную поляну, Эйла заметила Дануга и Друвеца, которые вместе с другими юношами нервно посмеивались и смущенно краснели, разговаривая с одной из красноногих женщин. Оглянувшись, Дануг увидел Эйлу и Ранека, улыбнулся, и вдруг, быстро извинившись перед собеседниками, побежал к ним навстречу по утоптанной суховатой траве. Они остановились, поджидая его.
— Эйла, я видел, как ты разговаривала с Лэти, и хотел познакомить с тобой моих друзей, но нам нельзя близко подходить к стоянке Хохотушек… ой, нет, я не так хотел сказать… — Дануг смущенно покраснел и умолк, осознав, что у него случайно вырвалось прозвище, которое юноши дали этой запретной для них стоянке.
— Все верно, Дануг, не смущайся. Они действительно большие хохотушки.
— Да нет, конечно, в этом нет ничего плохого, — успокоено пробубнил этот высокий и плечистый молодой мужчина. — А вы не торопитесь? Может быть, я познакомлю тебя с ними прямо сейчас?