Когда вода закипела, они сели перекусить и со смехом наблюдали за ужимками и прыжками Удальца, пытавшегося втянуть свою мать в игру «А ну-ка догони», потом обе лошади, взбрыкивая ногами в воздухе, начали кататься на спине по песчаному берегу, защищенному от ветра и прогретому солнцем. И Джондалар, и Эйла старательно избегали упоминания о том, что тревожило их сейчас. Они беззаботно смеялись, забыв на время обо всех проблемах; это спокойное уединение напомнило им о чудесных днях их затворнической жизни в долине Эйлы. Но когда дело дошло до ароматного горячего чая, они уже были готовы затронуть более серьезные темы.
— Жаль, что Лэти не видит, как играют Удалец и Уинни. Думаю, ей понравилось бы, — заметил Джондалар.
— Да, по-моему, ей очень полюбились эти лошади. Ты тоже заметил?
— Ей полюбилась и ты, Эйла. Она стала твоей истинной поклонницей. — Джондалар нерешительно помолчал и добавил: — Большинство Мамутои любят тебя и восхищаются твоими способностями. В действительности тебе, наверное, совсем не хочется возвращаться в свою уединенную пещеру. Разве не так?
Эйла в задумчивости смотрела на остатки дымящегося чая, покачивая в руках чашку, и, когда прилипшие к стенкам листья опустились на дно, сделала маленький глоток.
— Конечно, в уединении есть свои прелести, вдвоем жить гораздо спокойнее в определенном смысле. Я только сейчас поняла, как хорошо оказаться вдали от всех этих людей… А кроме того, в моей пещере осталось много вещей, которые нужно забрать оттуда. Но ты прав, сейчас, когда я познакомилась с Другими, я уже не хочу жить в одиночестве. Я полюбила Лэти и Диги, Талута и Неззи, в общем-то всех… кроме Фребека…
Джондалар с облегчением вздохнул. Первое и самое трудное препятствие было устранено.
— Фребек — это исключение. Нельзя, чтобы один человек испортил впечатление о всех остальных. Талут… и Тули… не пригласили бы нас остаться с ними, если бы ты не понравилась им. К тому же они понимают, что ты обладаешь многими ценными качествами.
— Это ты обладаешь многими ценными качествами, Джондалар. А ты хочешь стать Мамутои и остаться жить с ними?
— Они были очень добры к нам, и их гостеприимство выходит за рамки обычной вежливости. Да, можно было бы, конечно, остаться здесь на зиму… или даже дольше. Я был бы рад поделиться с ними своими знаниями, помочь им всем, чем смогу. Но как кремневый мастер я им совсем не нужен. Уимез гораздо искуснее меня, и Дануг вскоре освоит все тонкости этого ремесла. А копьеметалку я им уже показал. Как она делается, они тоже поняли и, потренировавшись, смогут пользоваться этим оружием. Было бы желание. Но я принадлежу к племени Зеландонии…
Джондалар умолк и посмотрел вдаль отстраненным и сосредоточенным взглядом, словно там, за бесконечными степными просторами, ему вдруг привиделись родные края. Вернувшись из этого мысленного путешествия, он задумчиво нахмурился, стараясь придумать вескую причину для возвращения домой.
— Я должен обязательно вернуться… Хотя бы для того, чтобы рассказать о потере… о смерти брата… Тогда Зеландони, возможно, найдет его дух и укажет ему путь в другой мир. Я не могу стать Джондаларом из племени Мамутои, зная, что не исполнил свой долг…
Эйла проницательно посмотрела на него. Она поняла, что он не хочет остаться. И это не было связано с его долгом, хотя, возможно, он и чувствовал определенную ответственность. Он просто хотел домой.
— А ты что думаешь по этому поводу? — довольно спокойным тоном спросил Джондалар, стараясь не выдать своего волнения. — Тебе хочется остаться и стать Эйлой из Мамутои?
Прикрыв глаза, она подыскивала слова, чтобы выразить собственные мысли и чувства, и поняла, что ей не хватает запаса слов, а вернее, ей казалось, что известные ей слова не могут точно выразить смысл ее раздумий.
— Понимаешь, Джондалар, с тех пор как Бруд проклял меня, я была обречена на одиночество. Я постоянно ощущала какую-то пустоту… внутреннюю пустоту. Мне понравились Мамутои, я с уважением отношусь к их обычаям и традициям. Среди них я вновь почувствовала себя дома. Львиная стоянка, она… как Клан Брана… много добрых и хороших людей. Не знаю, к какому племени я принадлежала до того, как попала в Клан, и не уверена, что мне вообще суждено узнать об этом, но иногда по ночам я думаю… Знаешь, мне хотелось бы, чтобы я действительно родилась на одной из стоянок Мамутои.
Она не отрываясь смотрела на Джондалара, на его прямые белокурые волосы, видневшиеся из-под темного меха капюшона, на его лицо, которое она считала прекрасным, хотя он и говорил ей, что о мужчинах так не говорят; на его синие глаза, необычайно серьезные и тревожные.
— Но я узнала тебя до того, как встретилась с Мамутои. Ты дал мне новую жизнь, и мое сердце наполнилось любовью. Я хочу быть с тобой, Джондалар.
Тревога исчезла из его глаз, и в них появилось выражение сердечной теплоты, к которому Эйла успела привыкнуть за то время, что они прожили вдвоем в ее пещере, а затем его взгляд вдруг исполнился той неотразимой притягательной силы, которая приводила в трепет каждую клеточку ее тела. Неосознанный порыв привел их в объятия друг друга, и губы слились в долгом поцелуе.
— Эйла, моя милая Эйла, как же я люблю тебя! — воскликнул он со сдавленным судорожным вздохом, в котором смешались боль и облегчение. Они сидели, обнявшись, на земле, и Джондалар нежно, но очень крепко прижимал Эйлу к груди, словно никогда не выпускал бы ее из своих объятий, если бы не боялся, что она задохнется. Он чуть отстранился от нее и, приподняв ее склоненную голову, покрыл поцелуями ее лицо, нежно касаясь лба, прикрытых веками глаз, кончика носа, и наконец вновь припал к ее губам, почувствовав при этом, как нарастает его желание. Здесь, на речном берегу, было холодно, а теплый дом был так далеко, но он хотел обладать ею именно сейчас.
Развязав завязки ее капюшона, он коснулся губами ее шеи, а его руки, проникнув под парку и рубаху, ощутили теплоту ее кожи и полные груди с твердыми возбужденными сосками. Издав тихий стон, Джондалар начал ласкать их, крепко сдавливая и поглаживая упругую плоть своими большими ладонями. Он развязал пояс на ее штанах, и рука опустилась к всхолмлению лобка, скрытого под покровом шелковистых волос. Эйла подалась к нему навстречу, когда он коснулся ее теплой увлажненной промежности, и почувствовала, как горячая волна чувственного желания прокатилась по ее телу.
Она нащупала и развязала пояс его штанов под паркой и туникой и, выпустив на свободу твердый пульсирующий член, начала поглаживать это готовое к бою копье. Громкий вздох удовлетворения сорвался с губ Джондалара, когда она, склонившись, взяла в рот его возбужденную плоть. Эйла щекотала языком мягкую кожу, то отпуская, то втягивая в себя его кудесника, насколько это позволяла глубина ее рта, и продолжая ласкать его трепетными ладонями.
Эйла услышала его стон, готовый перерасти в крик, но затем Джондалар глубоко вздохнул и мягко отстранил ее.
— Подожди, Эйла, я хочу тебя… — сказал он.
— Тогда мне надо снять мокасины и штаны, — заметила она.