— Предпочитаю, чтобы меня звали Джондаларом. — Он улыбнулся, чтобы как-то скрасить неприятный момент.
— Меня зовут Добан, а не Ардобан. Аттароа называет меня Ардобаном. Она хочет заставить меня обращаться к ней Ш'Аттароа. Я молчу.
Джондалар был озадачен.
— Это сложно перевести. Это уважительная форма обращения, — сказал Ибулан. — Означает, что кто-то удостоен высших почестей.
— И Добан больше не уважает Аттароа…
— Добан ненавидит Аттароа! — громко выкрикнул юноша, пытаясь повернуться, чтобы уйти обратно. Ш'Амодан помахал им рукой.
— Что случилось с ним? — спросил Джондалар, когда они вышли из-под навеса.
— Его ногу тянули до тех пор, пока она не выскочила из сустава, — сказал Ибулан. — Это сделала Аттароа, вернее, приказала Ипадоа сделать это.
— Что? — В широко открытых глазах Джондалара блеснуло недоверие. — Ты говоришь, что она специально вывихнула ногу этому подростку? Какая мерзкая женщина!
— Она сотворила такое и с другим мальчиком.
— Как ее накажут за содеянное, даже если она сама себя осудит?
— С мальчиком помладше она поступила так, чтобы показать, что будет, если ее ослушаются. Матери мальчика не нравилось, как Аттароа обращается с нами, и она хотела вернуть своего спутника. Аваноа даже проникала сюда, иногда проводила с ним ночь и обычно приносила нам пищу. Она не единственная, кто поступал так, но она убеждала других женщин, а Армодан, ее мужчина, сопротивлялся Аттароа, отказываясь работать. Тогда она отняла их ребенка, говоря, что семилетнему пора покинуть мать и жить с мужчинами, но вначале ему искалечили ногу.
— Другому мальчику семь лет? — Джондалар содрогнулся от ужаса. — Никогда не слышал о таком кошмаре.
— Одеван мучается от боли и скучает по матери, но история с Ардобаном еще хуже, — раздался голос подошедшего к ним Ш'Амодана.
— Трудно представить, что бывает и хуже, — сказал Джондалар.
— Он страдает больше от предательства, чем от боли. Ардобан считал Аттароа своей матерью. Его собственная мать умерла, когда он был малышом, и Аттароа взяла его, но обращалась с ним как с игрушкой, а не с ребенком. Она любила одевать его в женские одежды и дарила глупые вещи, но кормила его хорошо и иногда давала лакомые кусочки. Она даже ласкала его иногда и брала с собой в постель, если была в хорошем настроении. Но когда уставала от него, она отталкивала его от себя, заставляла спать на земле. Несколько лет назад Аттароа решила, что ее хотят отравить.
— Говорят, что она сама отравила своего спутника, — вмешался Оламан.
— Она заставляла Ардобана пробовать пищу, прежде чем ела сама, — продолжал рассказ старик, — а когда он стал старше, она связывала его, говоря, что он собирается убежать. Но она была единственной матерью, которую он знал. Он любил ее и старался угождать ей. Он обращался с другими мальчиками так, как она с мужчинами, и он уже начал приказывать мужчинам, что им надо делать. Конечно, это она вдохновляла его на такое.
— Он был безжалостным, — добавил Ибулан. — Можно было подумать, что все стойбище принадлежит ему, и он делал жизнь других мальчиков несчастной.
— И что же произошло?
— Он достиг возраста возмужания. — Ш'Амодан, увидев, что Джондалар смотрит на него вопрошающе, пояснил: —
Великая Мать явилась к нему во сне в виде молодой девушки и вызвала к жизни его возмужание.
— Это случается со всеми юношами, — сказал Джондалар.
— Аттароа обнаружила это и заявила, что он специально стал мужчиной, чтобы навредить ей. Она была в бешенстве! Она кричала на него, обзывала страшно, затем, покалечив ему ногу, отправила в мужское стойбище.
— Одевану легче, — сказал Ибулан. — Он моложе. Я даже не уверен, хотели ли они и в самом деле искалечить его. Думаю, что они просто хотели причинить страдания матери и ее спутнику, заставив мальчика стонать от боли. И я также думаю, что Аттароа считает это хорошим способом установить власть над мужчиной.
— Она показала это на примере Ардемана, — сказал Оламан.
— Она ему тоже искалечила ногу?
— В общем, да, — сказал Ш'Амодан. — Это произошло случайно, тогда, когда он пытался бежать отсюда. Аттароа не позволила Ш'Армуне помочь ему, хотя та и хотела.
— Но обезножить двенадцатилетнего мальчика было труднее. Он дрался и кричал, но тщетно, — сказал Ибулан. — И, услышав его агонию, никто здесь больше не таил зла на него. Он уже здорово поплатился за свое прежнее поведение.
— Правда ли, что она якобы сказала, что у всех мальчиков будут покалечены ноги? — спросил Оламан.
— Так сказал Ардеман, — подтвердил Ибулан.
— Она что, считает, что может приказывать Великой Матери, что делать? Пытается заставить Ее творить только девочек? — спросил Джондалар. — Она испытывает свою судьбу.
— Зеландонии прав, — сказал Ш'Амодан. — Великая Мать уже пыталась предупредить ее. Только подумайте, как мало детей родилось за последние несколько лет. И ее заявление о мальчиках, наверное, переполнит чашу терпения Великой Матери. Детей нужно охранять, а не калечить.
— Эйла была бы просто вне себя, — хмуро сказал Джондалар. — Не знаю, жива ли она.
Мужчины переглянулись, не зная, что сказать, хотя на уме у них был один и тот же вопрос. Наконец Ибулан произнес:
— Это та женщина, которая, как ты говорил, может ездить на лошади? Это, должно быть, могущественная женщина, если может властвовать над лошадью.
— Она бы так не сказала, — улыбнулся Джондалар. — Но я думаю, что у нее больше силы, чем она думает. Она ездит только на кобыле, которую сама взрастила, хотя она скакала и на моей лошади, но моей труднее управлять. В этом и была сложность…
— Ты тоже можешь ездить на лошади? — недоверчиво спросил Оламан.
— Я могу ездить на одной… и на Эйлиной тоже, но…
— Значит, это правда?
— Конечно, правда. А зачем мне надо было придумывать это? — Он посмотрел на их скептические лица. — Может быть, мне лучше было бы начать сначала. Эйла воспитала маленького жеребенка…
— А как к ней попал жеребенок? — спросил Оламан.
— Она охотилась и убила его мать, а затем уж увидела жеребенка.
— Но почему она вскормила его? — спросил Ибулан.
— Потому, что он остался один и она была одна… Это долгая история. В общем, ей нужен был кто-то, и она решила взять жеребенка. Когда Уинни — так Эйла назвала лошадь — выросла, она принесла жеребенка. Как раз тогда, когда мы встретились. Она показала, как надо ездить, и отдала жеребенка мне, чтобы я его учил. Я назвал его Удальцом. Мы прошли путь от Летнего Схода племени Мамутои вокруг южной оконечности вот тех гор, ехали в основном на лошадях. Здесь нет ничего сверхъестественного. Дело лишь в том, что их надо взращивать со дня их рождения, как мать заботится о своем ребенке.