Ночь снаружи была холодной и ясной, осенние звезды сверкали над нами. Я была одета слишком легко, а уж лицо и руки сразу начало пощипывать от холода, но я все равно стояла неподвижно, позволяя ночному воздуху проникнуть в дом, давая ему возможность смыть напряжение последнего получаса.
Вокруг было совершенно тихо; кузнечики и цикады давным-давно передохли или зарылись в землю вместе с вороватыми мышами; скунсы и опоссумы прекратили наконец свои безостановочные поиски еды и завалились спать, и смотрели теперь свои зимние сны… роскошный жир, нажитый летними трудами, надежно согревал их. Лишь волки продолжали охотиться в холодные, звездные осенние ночи, но они бежали сквозь лес бесшумно, мягко ступая мохнатыми лапами по замерзшей земле…
— И что же мы теперь будем делать? — негромко спросила я, обращая свой вопрос к бесконечной глубине огромного темного неба над головой.
Никто мне не ответил только ветер прошуршал в еловых ветвях; никакого ответа я не услышала, только слабое эхо моего вопроса — едва слышное «мы…» — прозвенело в моих ушах. Ну, по крайней мере, в этом уже что-то было; что бы ни случилось, никто из нас не останется одиноким перед лицом судьбы и грядущих событий. И в конце концов я решила, что на данный момент другого ответа мне и не нужно, я уже услышала то, что мне было необходимо услышать.
Когда я вернулась в хижину, Джейми и Брианна все еще сидели рядышком на скамье, сблизив рыжие головы, и их волосы светились, ловя отблески огня. Запах горечавки смешался с острым духом горящих сосновых поленьев, да еще по комнате плыл аромат тушеной оленины, приправленной травами… и я вдруг поняла, что жутко проголодалась.
Я тихо прикрыла за собой дверь и задвинула тяжелый засов. Потом подошла к очагу и поправила огонь, после чего заново накрыла на стол, достав из буфета буханку свежего хлеба, принесла из кладовки глиняный горшок с несоленым маслом. В кладовке я задержалась на несколько мгновений, оглядывая уставленные припасами полки.
«Во всем доверься Господу, всегда моли его о руководстве. А если тебя одолели сомнения — поешь хорошенько». Такой совет дал мне однажды францисканский монах, и в целом я находила подобное наставление весьма полезным. Так что я прихватила еще кувшин с вареньем из черной смородины, маленький круг козьего сыра и бутылку вина из бузины, чтобы было чем запить еду.
Когда я вернулась в комнату, Джейми что-то негромко говорил Брианне. Я закончила приготовления к ужину, прислушиваясь к гудению его низкого голоса, действовавшего на меня весьма успокоительно… и на Брианну тоже.
— Я постоянно думал о тебе, когда ты была маленькой, — говорил Джейми, обращаясь к Бри, говорил необычайно мягко и нежно. — Я думал о тебе, когда жил в пещере; я представлял, как держу тебя на руках, крошечное дитя… Я просто видел тебя, ощущал, прижимал к сердцу и пел тебе песни, глядя на звезды в небе…
— А какие песни? — Брианна тоже говорила тихо, ее с трудом можно было расслышать сквозь потрескивание поленьев в очаге. Я видела ее руку, лежавшую на плече Джейми. Ее указательный палец касался длинной, яркой пряди отцовских волос, время от времени поглаживая ее.
— Старые. Древние. Те, что я помню с самого детства, их пела мне моя мать, а моя сестра Дженни поет их своим детишкам…
Брианна вздохнула… это был длинный-предлинный вздох.
— Па, пожалуйста, спой мне какую-нибудь из них.
Джейми сначала заколебался, но потом повернулся к Брианне лицом и начал напевать гэльский речитатив, странный, лишенный мелодии. Увы, у Джейми полностью отсутствовал музыкальный слух; его голос самым причудливым образом то взлетал, то падал, и это было совершенно не похоже на музыку, однако сам по себе ритм текста звучал приятно для ушей.
Я уловила часть слов; это была песнь рыбака, обращенная к рыбам в озере и в море… рыбак в песне рассказывал своему ребенку о том, сколько и каких рыбин он принесет домой. Вслед за рыбаком заговорил охотник, говорящий с птицами и прочими тварями, просящий у них прощения за то, что он намерен их убить ради пропитания в течение долгой зимы, описывающий красоту перьев и мехов. Это была настоящая шотландская песня заботливого отца, мягкая литания защиты и веры в провидение.
Я тихо ходила по комнате, расставляя тарелки для оленины и деревянные чашки для бульона, нарезая хлеб и намазывая его маслом…
— Хочешь кое-что узнать о себе, па? — спросила Брианна мягко, когда Джейми на мгновение умолк.
— Что именно? — с интересом откликнулся он.
— Ты не умеешь петь.
Джейми расхохотался и передвинулся на скамье, садясь поудобнее.
— Да, это правда. Может, не стоит продолжать?
— Нет, продолжай, — Брианна придвинулась к нему поближе.
Джейми возобновил монотонное начитывание, но через минуту-другую снова прервался.
— А знаешь ли ты кое-что о себе, девушка?
Глаза Брианны были прикрыты, ресницы бросали на щеки длинные тени, но я видела, что ее губы улыбаются.
— Что именно, па?
— Ты весишь, как хороший взрослый олень!
— Мне отодвинуться? — спросила она, не шелохнувшись.
— Конечно, нет.
Брианна подняла руку и погладила Джейми по щеке.
— Mi gradhaich a thu, athair, — прошептала она. «Моя любовь вечно с тобой, отец».
Он крепче прижал ее к себе, наклонил голову и поцеловал дочь в лоб. В очаге взорвалось одно из поленьев, выбросив фонтан смоляных брызг и внезапно ярко осветив их лица, окрасив их золотом, углубив тени до полной черноты… Лицо Джейми в этот момент выглядело резким и бесстрашным, лицо Брианны было словно его смягченное, нежное отражение… Оба упрямые до невозможности, оба сильные… и оба, хвала Господу, мои.
Брианна заснула сразу после ужина, измученная пережитым. Я тоже чувствовала себя не лучшим образом, однако спать мне пока что не хотелось. Я и вымоталась до предела, и перенервничала из-за всех этих чудовищных эмоций, из-за того, что события повернули так, что с ними невозможно было справиться… и тем не менее это было необходимо. Нужно было каким-то образом взять все под контроль.
Но я не хотела ни с чем сражаться. Все, чего мне хотелось, так это выбросить из головы любые мысли о настоящем и будущем и вернуться к миру предыдущей ночи.
Мне хотелось забраться в постель с Джейми, лежать рядом с ним, ощущая тепло его тела, чувствуя себя в полной безопасности под укрытием пухлого одеяла, благодаря которому нам не страшен был холод, к утру воцарявшийся в комнате. Мне хотелось смотреть на угасающие угли и неторопливо разговаривать с Джейми, обмениваться с ним последними сплетнями и шутками, общаться на языке ночи… А потом бы слова иссякли, и настал бы момент прикосновений, и тела сами задавали бы вопросы и отвечали молча, легкими движениями… и наконец мы бы заснули.
Но в эту ночь над домом повисла тревога, и нечего было и думать о мирном ночном разговоре.