– Гляньте на этого мерзавца! Он еще и претензии предъявляет!
Из плотного кольца очевидцев происшествия выскочил коренастый подвыпивший мужчина в грязной синей рубашке с закатанными рукавами. Не говоря ни слова, он схватил Максима за плечо, повернул к себе и резко ударил головой в лицо. Тот опрокинулся навзничь.
Толпа опять взвизгнула.
– Ой, зачем же так?
– Люди, парнишку убивают!
– Остановите его!
Но мужчину уже трудно было остановить. Не давая опомниться поверженному мотоциклисту, он несколько раз пнул его с размаху ботинком в голову, рыкнул на испуганных женщин и, никем не удерживаемый, бросился наутек.
– Каков негодяй! Вы видели?
– У нас во дворе один такой избил мальчика-студента, сломал ему челюсть и выбил глаз!
– Поймали?
– Судили. Дали три года. Но разве от этого легче? Мальчишка на всю жизнь остался инвалидом!
– Все они отморозки! Житья не стало при демократии!
Захлебываясь кровью, хлещущей из носа, Максим приподнялся на локтях и застонал. Блондинка испуганно смотрела на него, одной рукой держась за плечо, другой – прижимая к груди сумочку.
Они попали в одну и ту же больницу. Он – с сотрясением мозга и сломанным носом, она – с ушибом плечевого сустава.
Выкрашенные в отвратительный цвет казенные стены, продавленные кровати, окна без штор, тусклые лампы и тяжелый, спертый воздух в палате – вот финальные декорации дня, который странно начался, жутко прошел и совсем худо закончился.
Максим даже вспомнить не мог, когда еще на него разом обрушивалось столько напастей. Оставалось только надеяться, что они отстанут и уйдут, как ушел в небытие этот мерзкий, проклятый день.
На следующее утро блондинка пришла к нему в палату с большим пакетом фруктов.
– Простите меня, – пробормотала она, с ужасом разглядывая распухшее и посиневшее лицо Танкована. – Это все из-за моей близорукости. Я разбила очки, а заказать новые не успела.
У Максима кружилась голова, и он едва ворочал языком.
– Вы-то как? В порядке? Сильно ушиблись?
– До свадьбы заживет, – виновато улыбаясь, заверила девушка.
– Значит, вы не замужем, – машинально констатировал Максим, а про себя подумал: «Немудрено».
Блондинка оказалась не страшненькой, но и не красавицей. Про таких говорят: «На любителя». Невысокого роста, худая, с небольшой, едва угадываемой под топиком грудью, с простым, незапоминающимся лицом, которое досадно портила крупная родинка под носом, в тяжелых, излишне строгих очках с узкими прямоугольными стеклами, она была похожа на библиотекаря из провинциального городка, которая стесняется того, что она умнее окружающих, и поэтому заранее боится мужчин.
– Мне бы хотелось загладить вину перед вами, – произнесла девушка, пристроив пакет с фруктами на тумбочке. – Что мне сделать для этого?
«Исчезнуть», – мысленно ответил Максим, а вслух поинтересовался:
– Как вас зовут?
– Татьяна.
– Вот что, Татьяна. – Он облизал сухие губы и приподнялся на подушке. – Вам не нужно чувствовать себя виноватой. Я не держу на вас зла и не таю обиды. Постарайтесь в будущем не забывать очки, когда выходите из дома. Прощайте.
Она закусила губу.
– До свидания. На всякий случай оставляю вам свою визитную карточку. Если что-то понадобится – обращайтесь смело. – Татьяна протянула Максиму прямоугольник плотной, дорогой бумаги цвета кофе с молоком. – Поправляйтесь.
И девушка ушла.
– Адвокатское бюро «Глуз энд партнерс», – вслух прочитал Танкован. – Михеева Татьяна, экзекьютив директор… – Он вздохнул и положил визитку на край тумбочки, рядом с пакетом, принесенным блондинкой. – Надеюсь, что адвокаты мне не понадобятся… – Потом скривился и добавил: – Если с работодателем не придется судиться.
Накануне вечером Максим позвонил Лиснянской. Он едва шевелил губами и, превозмогая слабость и подкатывающую дурноту, пролепетал в трубку:
– Анна Ильинична… Простите, что подвел вас… Я попал в больницу с переломами и сотрясением мозга… Авария…
– Ты очень расстроил меня, Танкован, – сухо ответила Лиснянская. – При любом форс-мажоре предупреждать начальство следует незамедлительно. А сейчас уже девять вечера. Я успела приготовить приказ о твоем увольнении.
– Анна Ильинична! – взмолился Максим. – Не делайте этого, прошу вас! Я не мог позвонить раньше, я потерял сознание!
– Ты не сознание, ты совесть свою потерял! – тоном капитана Жеглова резюмировала начальница. – Сначала предпочитаешь моему обществу какую-то шибко важную встречу неизвестно с кем, а потом, войдя во вкус, и вовсе плюешь на работу! И все ради чего? Свидание для тебя важнее карьеры? Что на весах, подумай!
– Вы о чем вообще? – опешил Максим. – Я в больнице! Это легко проверить.
– Проверю, – пообещала Лиснянская. – И решу, что с тобой делать.
Морщась от головокружения и подступающей к горлу тошноты, Максим лежал на спине и брезгливо косился на молоденькую медсестру, которая меняла больному судно.
«Чудная профессия, – размышлял он. – Целый день выносить горшки, нюхать фекалии и тыкать клизмой в волосатые задницы. И ко всему, получать за это сущие гроши!»
Кажется, ему кто-то говорил, что Марго работает дежурной медсестрой в сыроярской больнице. Отличный выбор! Если уж в столице такие вонючие «утки» и такая мерзкая, отвратительная обстановка, то что говорить о провинции! Говно, конечно, везде пахнет одинаково, но все же… Здесь – затхлость и равнодушие, как на конвейере по ощипу кур, а что в Москве – убожество, в Сыром Яру – роскошь.
Наблюдая за медсестрой, Максим сочувственно вздохнул. Ведь симпатичная девчонка, не инвалид, не изгой, а целыми сутками ковыряется в чужих испражнениях. Вот она с видимым усилием повернула больного на бок и, смочив губку в тазу с каким-то отвратительным настоем, быстро протирает ему промежность. Вонь такая, что глаза слезятся! У этого несчастного, что уже третий день живет жизнью овоща, видимо, нет за душой ни копейки. А родные – хороши! И сиделку не наняли, и сами побрезговали дневать здесь с губкой да с тазиком. Этой молоденькой дурехе посулили сто рублей, и она теперь вынуждена, бледнея от отвращения, мыть и обхаживать кусок дерьма весом в центнер.
На мгновение Максиму показалось, что прежнюю медсестру сменила другая. Исчезли русые косички и вздернутый нос, пропали, словно не были, крошечные губки и большие зеленые глаза. На их месте появился знакомый образ: темные шелковистые волосы, грустная улыбка, задумчивый синий взгляд.
Марго!
Танкован рывком сел в кровати. Маргарита заботливо протирала больному дебелые ягодицы, сморщенную коричневую мошонку, тучные волосатые ноги. Она отжимала губку в воняющий тухлятиной таз, смачивала опять и терла, терла, терла…