По огромному залу с массивными колоннами, где водрузили знамена завоеванных земель, разбрелись Великие и Меньшие Имена. Белые стяги с черно-золотыми вышитыми символами Бивня и Кругораспятия были растянуты между колонн. В поисках Воина-Пророка Ахкеймион оглянулся через плечо на лестницу, что вела от возвышения к разрушенной галерее наверху. Келлхуса он не увидел, но уловил какую-то трепещущую черную точку над дальней сетью улочек и переулков, окутанных дымкой. Он моргнул, нахмурился… Что за Метку он ощутил?
Чародейскую птицу?
— Мы прибыли! — раздался звучный голос.
Ахкеймион вздрогнул и оглянулся на лестницу. Келлхус спускался по ней. Его борода была заплетена, как в древнем Шире, а белое одеяние расшито золотом. Странно — даже ужасно — было ощущать на нем Метку. Она пачкала его, хотя и сулила невероятное будущее.
Ахкеймион снова посмотрел на небо, но птицы нигде не было.
— Наконец, — продолжал Келлхус, легко преодолевая последний пролет лестницы, — мы подошли к самому началу Писания!
Мысли закружились в голове у Ахкеймиона. Что ему делать? Это Консульт планирует нападение, или просто Багряные Шпили затевают какие-то свои козни? Он решил оставаться настороже и не прислушиваться к проникновенной речи Келлхуса.
Воин-Пророк прошел по возвышению к Эсменет, положил испускающую сияние руку на ее плечо.
— С этого самого места, — провозгласил он, — старый Шиколь посмотрел на свой развратный двор и спросил: «Кто этот раб, который говорит как царь?» — Келлхус широким жестом обвел разрушенный Караот. — Именно здесь Шиколь поднял позолоченную бедренную кость — орудие правосудия… И судил моего брата!
Как всегда, Келлхус говорил так, словно слова не имели иного смысла, кроме сиявшей сквозь них истины. Словно значение слов сжигало их. «Прислушайся к этим простым вещам, — так звучали его интонации, — и они поразят тебя».
Ахкеймион старался держаться настороже.
— Наконец-то мы, святые странники, мы, Люди Бивня, добрались до самого начала Писания, — Лицо Келлхуса помрачнело, он оглядел арки и ряд колонн перед собой. Напряжение ожидания усилилось, и все присутствующие оцепенели, как окружавшие их камни. — Это дом гонителя моего брата! Это обитель того, кто убил бы Айнри Сейена, вопрошая: «Что это за раб, который говорит как царь?» Подумайте! Подумайте о том, как далеко мы зашли! Подумайте обо всех этих землях, роскошных и суровых! Подумайте о горящих городах. Обо всем, что мы завоевали! А теперь мы прибыли к самым вратам… — Он указал на дымку на востоке правой рукой, и снова Ахкеймион увидел божественное золотое сияние…
Кто-то восторженно ахнул.
— Это последний рубеж! — вскричал Келлхус. Голос его грохотал, как гром небесный, и одновременно шептал каждому на ухо. — Последний рубеж, и мы увидим Святую землю. Последний бросок, и мы наконец, наконец-то поднимем меч и воспоем гимн во славу Святого Шайме! Уже сейчас мы пишем историю сего места заново!
Великие и Меньшие Имена, видевшие это чудо, разразились пылкими криками восхищения. Ахкеймион вспомнил о геротцах там, внизу. Что они думают? Безумные завоеватели…
— Никогда! — гремел Келлхус — Никогда мир не видел воинства, подобного нам! Мы — Люди Бивня!
Внезапно он выхватил из ножен свой меч. На солнце клинок сверкнул молочно-белым. Ахкеймион смотрел, как отразившийся от него солнечный зайчик скачет по лицам предводителей Священного воинства. Люди зажмуривались и отворачивались.
— Мы — меч Бога, рожденный в плавильном тигле мора, голода, жажды, выкованный молотом войны, закаленный в крови бесчисленных врагов! Мы…
Он внезапно запнулся и улыбнулся, словно признался в каком-то невинном проступке.
— Люди любят хвалиться, — покаянно сказал он. — Кто из нас не шептал небылиц девушке на ушко? — Среди обезглавленных колон прокатился смех. — Что угодно, лишь бы она согласилась залезть тебе в штаны… — Снова хохот, уже громогласный. Высокие слова исчезли, Воин-Пророк стал князем Атритау, насмешливым и справедливым. Он пожал плечами и усмехнулся, как в веселой компании на пирушке. — Но есть то, что есть… Война смотрит нашими глазами. Голос судьбы звучит в нашем боевом кличе. Вот что есть. Слава о наших подвигах затмит все деяния праотцев! Она станет путеводным маяком столетий! Она будет ошеломлять, радовать и, о да, вызывать ярость! Ее подхватят тысячи уст! Она останется в памяти на века. И дети наших детей возьмут в руки свитки с именами предков и станут читать их с почтением и трепетом, поскольку их кровь благословенна — благословенна! — нашим величием! Мы — Люди Бивня. Мы — титаны! Титаны!
Восторженный рев. Захваченный его словами, Ахкеймион невольно присоединил свой голос к общим крикам. Он поморщился от эха… Откуда этот взрыв страсти? Он увидел слезу на щеке Эсменет.
— Итак, кто? — пророкотал Келлхус — Кто этот раб, который говорит как царь?
Внезапно все стихло. От тесно сложенных камней, обвитых травой и плетьми сорняков, шел гул. Воин-Пророк воздел сияющие руки, приветствуя, призывая, благословляя.
И прошептал:
— Я.
Все без исключения люди подчиняются иерархии движущегося и неподвижного. Одни стоят на земле, другие идут по ней. Но с Келлхусом даже эта основополагающая традиция была перевернута — каждым шагом он увлекал мир следом за собой. И потому, когда он спустился с возвышения и жестом приказал Инхейри Готиану начать молитву предводителей Священного воинства, весь мир словно упал на колени. Эхо молитвы отразилось от стен, а Ахкеймион сморгнул пот с глаз и глубоко вдохнул влажный воздух. Он подумал о том, с каким человеком делит ложе Эсменет, и испугался за нее, словно она была лепестком, падающим в огромный костер… Ведь Келлхус — пророк!
Но влияет ли это на ненависть Ахкеймиона?
Из расчищенного от обломков прохода рабы принесли длинный стол и поставили в центральном проходе несколько стульев для Келлхуса и Великих Имен. Под знаменами с Бивнем и Кругораспятием они начали ритуальную трапезу. Пили только разбавленное вино. Ахкеймион стоял, выпрямившись, и слушал разговоры, что велись за трапезой. Это звучало невероятно, но они планировали завоевать Амотеу в качестве подхода к Шайме! Келлхус говорил правду — они добрались. Почти.
Разговоры были удивительно вежливыми. Прошло время перебранок, порожденных уязвленной или чрезмерной гордостью. Даже будь тут Саубон или Конфас, Великие Имена не вернулись бы к старым замашкам. Келлхус уравнял их так, что им, как детям, стало безразлично, кто есть кто. Они принадлежали ему до самой смерти… Цари и ученики.
Разногласия, конечно, были, но спорщики никогда не унижали друг друга и решение никогда не принималось по чьему-то произволу. Как говорил Келлхус, «когда тиран — Истина, честным нечего бояться». Самые жесткие вопросы задавал Пройас, а старый Готьелк сдерживался, подавляя вспышки гнева и ограничиваясь разочарованными вздохами. Чинджоза лишь крутил в пальцах палочку для счета. Выдвигались и опровергались доводы, рассматривались альтернативы, и словно по волшебству сам собой открывался наилучший путь.