— Я не вижу! — стонал маршал. — Сейен милостивый, я не вижу!
Он нащупал щеки Ахкеймиона.
— Прости меня, Акка. Прости, пожалуйста…
Но Ахкеймион не мог вспомнить никаких слов, кроме тех, которые убивают.
Проклятых слов.
Когда они в конце концов выбрались из разрушенной резиденции Багряных Шпилей на улочки Иотии, потрясенные зрители — шайгекцы, вооруженные кератотики и немногочисленные айнрити, оставленные в гарнизоне города, — задохнулись от изумления и ужаса. Но они не посмели ни о чем их расспрашивать. Равно как и не посмели последовать за этими двумя людьми, когда те, ковыляя, скрылись в темноте города.
«Чернь думает о Боге по аналогии с человеком и потому поклоняется Ему в облике богов. Люди ученые думают о Боге по аналогии с принципами и потому поклоняются ему в облике Любви или Истины. А мудрые о Боге вообще не думают. Они знают, что мысль, которая по природе своей конечна, это насилие по отношению к Богу, бесконечному по своей природе. Достаточно того, что Бог думает о них, — так они говорят».
Мемгова, «Книга Божественных деяний»
«… Ибо грех идолопоклонника не в том, что он почитает камень, а в том, что он почитает один камень превыше всех остальных».
«Свидетельство Фана», книга 8, глава 9, стих 4
4111 год Бивня, начало зимы, Карасканд
Огромные осадные башни из бревен и шкур катились к западным стенам Карасканда; их волокли длинные упряжки заляпанных грязью волов и измотанные люди. Катапульты швыряли камни и горшки с кипящей смолой. Лучники айнрити держали стены под обстрелом. Язычники в ответ пускали тучи стрел с фланговых башен и с улиц, расположенных под стенами. То и Дело в плотных рядах айнрити кто-то вскрикивал и падал в грязь. Башни приближались с поскрипыванием. Люди на их верхних площадках сбились в кучи, прикрываясь щитами, и вглядывались в дым, ожидая сигнала.
Грохот прорезало пение трубы.
На стены со стуком упали сколоченные из бревен мостки. Закованные в железо рыцари хлынули вперед с криками: «Победа или смерть!» Размахивая огромными мечами, они прыгали на копья и сабли кианцев. Внизу, на земле, тысячи солдат ринулись на приступ, поднимая огромные лестницы с железными крючьями наверху. Сверху на них сыпались камни и трупы. Те, на кого попадало кипящее масло, с криками падали со ступеней. Но так или иначе, они поднялись до самого верха, забрались на парапеты и ринулись на фаним. Правоверные и язычники равно валились с высоты.
Нангаэльцам, анплеи и суровым гесиндальменам удалось захватить свои участки стены. Все больше и больше айнрити прыгали с осадных башен или взбирались на парапет, лишь на миг притормаживая, чтобы в изумлении взглянуть на раскинувшийся внизу огромный город. Некоторые принялись штурмовать ближайшие крепостные башни. Другие вынуждены были прятаться за щитами, поскольку лучники фаним начали обстреливать их с соседних крыш. Стрелы проносились над головами, жужжа, словно стрекозы. Горшки с кипящей смолой разбивались среди скопления людей. Пострадавшие с пронзительными криками валились вниз, оставляя за собой узкие ленты дыма. Одна из осадных башен рухнула, превратившись в огненную преисподнюю. От прочих валил такой сильный дым, что десятки нангаэльских рыцарей попадали с мостков, так как им пришлось бежать вслепую, не разбирая дороги, — сзади напирал поток тех, кто задыхался в дыму.
Затем из крепостных башен вышли Имбейян и его гранды. Люди вопили, рубили друг друга, дрались врукопашную.
Когда айнрити лишились осадных башен и оказались под шквальным обстрелом, поднимающиеся по лестницам уже не могли возместить потери. Казалось, будто за считанные мгновения каждый смог бы похвастаться десятком стрел, вонзившихся в его щит или доспех. Рыцарей, схватившихся с Имбейяном, оттеснили обратно, под крики их сородичей. В конце концов граф Ийенгар, видя смертельное безрассудство в глазах своих людей, дал приказ отступать. Выжившие падали с лестниц. Мало кто добрался до земли живым.
За последующие недели айнрити еще дважды штурмовали стены Карасканда, и оба раза свирепость и искусство кианцев заставляли их отступить с ужасающими потерями.
Осада все тянулась, сопровождаемая дождями и мором.
Через несколько дней после того, как была выявлена болезнь, которую простолюдины называли «опустением», а знать — гемофлексией, лекари-жрецы оказались завалены сотнями жалоб на головную боль и озноб. Когда Хепма Скаралла, верховный жрец Аккеагни, Болезни, сообщил Великим Именам, что слухи подтвердились и грозный бог действительно коснулся их своей гемофлектической Рукой, Священное воинство охватила паника. Даже после того, как Готиан пригрозил отлучить дезертиров от церкви, сотни людей бежали в холмы Энатпанеи — таков был страх, внушаемый гемофлексией.
Пока здоровые вели войну и умирали под стенами Карасканда, тысячи оставались в своих промокших, сделанных на скорую руку палатках, их рвало желчью, они горели в лихорадке и тряслись в ознобе. Через день-два глаза тускнели, и человека покидала всякая энергия, не считая вспышек лихорадочного бреда. Через четыре-пять дней кожа делалась бесцветной — как объясняли лекари-жрецы, это был след, оставленный Рукой Бога. По истечении первой недели лихорадка достигала пика и происходила следующая вспышка, лишавшая даже железных людей остатков сил. Затем больной либо выздоравливал, либо впадал в подобный смерти сон, от которого почти никто не пробуждался.
Лекари-жрецы организовали по всему лагерю лазареты для тех, кто остался без свиты или товарищей, за кем некому было присматривать. Выжившие жрицы Ятвер, Анагке, Онкиса и даже Гиерры, равно как и прочие прислужники Ста богов, ухаживали за лежачими больными. И сколько бы благовоний они ни жгли, вокруг невозможно было дышать от запаха смерти. Казалось, в лагере не осталось ни единого уголка, где не слышались бы возгласы бредящих и не чувствовалась бы вонь гемофлектического гниения. Она была такой, что многие Люди Бивня ходили по лагерю, обвязав лица тряпками, пропитанными мочой, — так было принято поступать у айнонов во время эпидемий.
Mop усиливался, и Рука Болезни не щадила никого, даже членов благословенных каст. Кумор, Пройас, Чеферамунни и Скайельт свалились в считанные дни, один за другим. Временами казалось, будто больных в лагере больше, чем здоровых. Шрайские жрецы ходили по раскисшим проулкам, от палатки к палатке, тяжело ступая по грязи, и осматривали, нет ли где умерших. Погребальные костры горели непрестанно. За одну горестную ночь умерло три сотни айнрити, и в их числе — Имрот, палатин Адерота.
А дожди все шли и шли, сгнаивая парусину, пеньку и надежду.
Затем вернулся граф Гаэнри, принеся с собой роковые вести.
Атьеаури, всегда отличавшийся нетерпением, покинул Карасканд в самом начале осады и принялся рыскать по Энатпанее со своими рыцарями и тысячей куригальдеров и агмундрменов, выделенных его дядей, принцем Саубоном. Он взял штурмом старинную кенейскую крепость Бокэ у западных границ Энатпанеи, обойдясь почти без потерь. Затем он переместился к югу, громя местных грандов, осмеливавшихся встать у него на пути, и устраивая налеты на северные границы Эумарны, где его рыцари воодушевились, увидев зеленый, плодородный край.