Найюр взглянул на Гайдекки, проверяя, осмелится ли дерзкий придворный оспорить его слова. Но тот, как и все прочие, разглядывал, как и где лежат мертвецы.
— Кианцы, — продолжал Найюр, — остались на гребне… Я думаю, они пытались спровоцировать уцелевших, осквернив труп Содораса — вон там кого-то выпотрошили. Затем они попытались сократить численность противника путем обстрела. Айнрити, сражавшиеся на гребне, должно быть, изрядно подорвали их силы, и даже на короткой дистанции стрелы не принесли особого результата. В какой-то момент фаним начали стрелять по лошадям — хотя обычно они этого не делают. Что, кстати, стоит запомнить… Как только люди Содораса оказались спешены, кианцы просто затоптали их.
Война. Он почувствовал, как волосы на загривке встают дыбом…
— Они обобрали убитых, — добавил он, — и ускакали на юго-запад.
Найюр вытер ладони об штаны. Они поверили ему — это было ясно по ошеломленному молчанию. Прежде это место было упреком и грозным знамением, но теперь… Тайна делает все колоссальным. Знание умаляет.
— Сейен милостивый! — внезапно воскликнул Гайдекки. — Он читает мертвых, словно рукопись!
Пройас, нахмурившись, взглянул на него.
— Не богохульствуйте, пожалуйста, господин палатин.
Он потеребил аккуратную бородку; взгляд его снова метнулся к мертвецам. Казалось, будто он вот-вот кивнет своим мыслям. Затем он спокойно взглянул на Найюра.
— Сколько?
— Фаним? Скюльвенд пожал плечами.
— Шестьдесят. Может, семьдесят. Не больше. Легковооруженные всадники.
— А Саубон? Значит ли это, что он окружен? Найюр ответил ему таким же спокойным взглядом.
— Когда пеший воюет против конного, он всегда окружен.
— Так, значит, этот ублюдок может все еще быть жив, — произнес Пройас; одышка выдавала легкую дрожь в его голосе.
Священное воинство могло пережить потерю одного из народов, но чтобы троих сразу… Безрассудным маневром Саубон поставил на карту не только собственную жизнь, а намного больше — потому-то Пройас, невзирая на протесты Конфаса, приказал своим людям выступать. Быть может, четыре народа смогут одержать верх там, где это будет не под силу троим.
— Судя по тому, что нам известно, — сказал Ксинем, — не исключено, что этот галеотский ублюдок прав. Он может промчаться через всю Гедею и загнать Скаура в море.
— Нет, — возразил Найюр. — Он в большой опасности… Скаур собрал силы в Гедее. Он ждет вас со всем своим войском.
— Откуда ты знаешь?! — воскликнул Гайдекки.
— Оттуда, что фаним, перебившие ваших родичей, сильно рисковали.
Пройас, прищурившись, кивнул. Он явно предчувствовал недоброе.
— Они напали на крупный, хорошо вооруженный отряд. Это означает, что им было приказано — строго-настрого приказано — не допускать сообщения между отдельными частями войска.
Найюр склонил голову в знак почтения — не к этому человеку, а к правде. Наконец-то Нерсей Пройас начал понимать. Скаур наблюдает за ними; он стал изучать Священное воинство задолго до того, как оно вышло из Момемна. Он знает его слабости… Знание. Все сводится к знанию.
Моэнгхус научил его этому.
— Война — это ум, — сказал скюльвендский вождь. — Если ты и твои люди будете поступать так, как подсказывает сердце, вы обречены.
— Акирейя им Вал! — грянула тысяча галеотских глоток. — Акирейя им Вал па Валса!
Хвала Богу. Хвала Богу Богов.
Вырванный из своих мечтаний, Коифус Саубон взглянул на огромную беспорядочную колонну — его войско, — пытаясь разглядеть там Куссалта, конюха, отправившегося навстречу разведчикам. Он грыз мозолистые костяшки пальцев — как всегда, когда его терзало беспокойство. «Пожалуйста, — подумал он. — Ну пожалуйста…»
Но Куссалта не было видно.
Стащив шлем и подшлемник, Саубон провел рукой по коротко стриженным белокурым волосам, выжимая пот, упорно заливавший ему глаза. Принц стоял на скале, выходившей на небольшую, но очень быструю речку, не отмеченную ни на одной из карт. К счастью, речку, хоть и не без труда, можно было перейти вброд. Она уже забрала четыре повозки и одну жизнь, не считая нескольких часов драгоценного времени; в долине за бродом скапливалось все больше и больше людей и обозных телег. На противоположном берегу воины и обслуга отряхивались от воды, а затем расходились по сторонам; некоторые шли вдоль берега, чтобы наполнить мехи водой или, как мрачно отметил Саубон, половить рыбу. Другие с трудом брели дальше; лица их были отупелыми от усталости; с пик и копий свисали узелки с пожитками.
На юге громоздились высокие горные гряды, мешали разглядеть, что там за ними, и ограничивали обзор речной долиной, открывая лишь смутные контуры того, что впереди. А там, за холмами, он видел широкую равнину, уходящую до самого горизонта. Равнина Менгедда. Великая Равнина Битвы из легенд.
Что-то сдавило принцу грудь. Он подумал о своем старшем кузене, Тарщилке, чьи кости рассыпались в прах вместе с костями Кальмемуниса и Священного воинства простецов где-то среди тех далеких трав. Он подумал о князе Келлхусе…
«Эта земля моя… Она принадлежит мне! Должна принадлежать!»
Они шли целую неделю, через Врата Юга, а затем по разрушенной кенейской дороге, которая внезапно уткнулась в ущелье и там оборвалась. Там они с Готьелком — упрямый старый ублюдок! — поссорились, да так, что дело едва не дошло до кулаков, — поссорились из-за того, по какому маршруту им двигаться дальше. Драгоценностью Гедеи, если можно так сказать, был город Хиннерет на юго-востоке Менеанорского побережья. Саубон, конечно же, хотел заполучить этот город себе, а кроме того, Священному воинству необходимо было обезопасить фланги, если оно собиралось и дальше продвигаться на юг. Однако же, по мнению великого Хоги Готьелка, Гедею следовало просто пересечь, а не завоевывать. Этот дурак думал, будто земли, отделяющие Священное воинство от Шайме, не более чем дорожные столбы на пути скорохода. Они орали друг на друга до поздней ночи, Готиан пытался найти решение, которое устроило бы всех, а Скайельт кивал из своего угла, время от времени делая вид, будто слушает переводчика. В конце концов они решили идти разными дорогами. Готиан, получивший, подобно всем нансурским кастовым дворянам, полноценное военное образование, решил продолжать двигаться на Хиннерет — он, по крайней мере, не дурак. Что решил Скайельт, никто не знал до следующего дня, когда он рванул на юг вместе с Готьелком и его тидонцами.
«Ну и скатертью дорога», — подумал Саубон. Тогда он все еще верил, что Скаур уступил Гедею. «Поход… — сказал князь Атритау той ночью в горах. — Шлюха-Судьба будет благосклонна к вам. Но вы должны позаботиться о том, чтобы шрайские рыцари были наказаны».
Никогда в жизни Саубон не размышлял так долго над столь малым количеством слов. Казалось, будто они прозвучали точно в срок. Но, подобно жутковатым древним изваяниям нелюдей, которые выглядели то благожелательными, то злобными, то божественными, то демоническими, смотря с какой стороны на них взглянуть, значение этих слов изменялось с каждым прошедшим днем. Действительно ли принц Келлхус подтвердил то, во что верил Саубон? Да, конечно, боги дали свои заверения и, как истинные скряги, назвали условия. Но они ничего не сказали насчет того, что Скаур оставил Гедею. Скорее уж намекнули на обратное…