— Допускаю, что это тот самый случай. Но одно дело философское утверждение и совсем другое — противоречащие ему результаты научных исследований. Пожалуй, было бы несколько точнее выразиться так: «Оно мыслит, следовательно, я существовал».
Сэм медленно сдвинула брови.
— Итак, мы опять вернулись к личности?
Вопрос прозвучал довольно резко.
Какое-то время они ехали молча.
— А теперь подумайте об этом серьезно, — сказал Томас — Вся ваша жизнь, все, что вы видите, осязаете, слышите и пробуете на вкус, все, что вы думаете, управляется этим комочком слизи, вклинившимся в ваш мозг, так называемой таламокортикальной системой. Для вас дорога широка настолько, насколько вообще может быть широкой такая дорога, небосвод высок настолько, насколько это возможно. Но, по сути, ваша визуальная связь с этими вещами меньше ногтя на вашем мизинце. Когда я хватаю вашу руку, вы переживаете это на полсекунды позже свершившегося факта. И вся обработка, которую производит нервная система, обработка, делающая это переживание возможным, — мы говорим о наисложнейшем механизме во всей изученной Вселенной, — абсолютно незрима. Все мы — звенья Великой Цепи, сковывающей нас: мы десинхронизированы, обмануты, так же непрочны, как паутина, загнаны и запрограммированы — бессильны. Ваше экспансивное, далеко идущее переживание не более чем пылинка, тусклое необъяснимое свечение, пробивающееся сквозь невозможную тьму. Вы прокладываете себе путь сквозь мечты, Сэм, сквозь дым и…
Внезапно машина замедлила ход и съехала на обочину. Под колесами захрустел невидимый гравий. Высокая летняя трава прошелестела по крыльям и дверцам.
— Во-о-о-т так, — сказала Сэм, остановив авто. — И все-таки чудно#769; это как-то.
— Вы сказали, что хотите знать, что думает Нейл.
— А может, это мой мозг сказал. — Она взглянула на него исподлобья. — Сомневаюсь, что хотя бы заикнулась об этом.
Томас рассмеялся.
Сэм откинулась на сиденье, поднесла руку ко лбу. Прозрачный лак, покрывавший ее ногти, сверкнул на солнце.
— Выходит, все это — и шоссе, и деревья, и сердце, которое так колотится в груди… все это существует только у меня в голове?
— Боюсь, что так.
— Но… Но разве это не значит, что моя голова тоже существует только у меня в мыслях?
— Да.
Взгляд Сэм стал растерянным.
— Все это бессмыслица какая-то.
— Почему вы так решили? Почему мы переживаем переживание как таковое? Учитывая его сложность и эволюционную молодость сознания, мы были бы вправе ожидать обратного. Как я уже говорил, мы были бы вправе ожидать, что переживание по сути своей обманчиво. Покуда речь идет о природе, сгодится всякий старый хлам, до тех пор, пока срабатывают поведенческие результирующие.
— Значит, под «хламом» вы подразумеваете такие вещи, как смысл, цель, нравственность… Знаете, профессор, хлам и есть хлам.
Томас заметил, что непроизвольно любуется рукой Сэм на рулевом колесе, она так и вела, придерживая его двумя пальцами. Возможно, этих крох было достаточно.
— Что ж, это явно объясняет, почему для нас, людей, это от рождения — сплошные загадки. Только подумайте. Тысячи лет мы напрягаем извилины, стараясь представить себе наши души, будь то общественная душа или душа каждого в отдельности, и, как всегда, бьемся лбом об стену.
Томасу не верилось, что он снова ввязался в этот спор столько лет спустя. Вот они — старые пересуды в мужской компании. Он даже чувствовал ту ауру неуверенности, тот идущий изнутри зуд, которые делали память о тех далеких днях такой резкой… такой молодой.
И каким-то образом он понимал, что именно этого и добивается Нейл.
Сэм качала головой, поджав губы, обратившиеся в холодную ниточку. Казалось сюрреальным, каким образом она остается крахмально свежей и устойчивой, когда расплывчатый мир за окнами машины рушится.
— Разве не вы сказали, что такой вещи, как сознание, не существует?
Томас пожал плечами.
— Кто знает? Уж во всяком случае, не в таком виде, как оно интуитивно представляет себе самого себя.
Мотор все еще работал, чуть слышно пыхтя. В эфир вышло Национальное государственное радио, трещавшее обо всем на свете. Часы тикали, как взрывной механизм.
— Все — сон, — произнесла Сэм, обращаясь скорее к себе, чем к Томасу. — Все — от пирамид до Шекспира, от…
Томас не знал, что сказать.
На губах Сэм появилась какая-то неподдельно печальная улыбка.
— А как насчет вас, профессор?.. Вы — за реальность?
Она не спускала с него своих широко раскрытых увлажнившихся глаз.
— Только если этого хотите вы, Сэм.
Еще один дружелюбный, но скептический взгляд исподлобья. Сэм стала выруливать обратно на шоссе. Грузовик вдали казался игрушечным.
«И больше никакой лжи», — дал себе слово Томас.
Несколько минут они ехали молча.
— Значит, Нейл… — начала Сэм и запнулась.
— Не похож ни на кого из тех, на кого вам приходилось охотиться, Сэм.
«Кому вы это говорите?» — ясно читалось в ее взгляде.
— Именно это вы имели в виду в баре? Когда сказали, что Нейл мыслит себя скорее как мозг, чем как личность.
— Наверное… Хотя до сих пор я всерьез об этом не думал.
— Значит, мы говорим о человеке без мотивов? Правильно?
— Нет. Мотивы, цели, причины — все это способы, с помощью которых мы осознаем себя и друг друга. Даже если они обманчивы, они все еще функционируют, а следовательно, по всей вероятности, применимы и к нему. Разница в том, что он уже не мыслит в таких понятиях.
— А как же он мыслит?
— Мне кажется, что он видит в себе делателя… Возможно, он страдает каким-то видом крайней деперсонализации.
— Деперсонализации, — повторила Сэм. — Вы сказали, что это вроде заболевания, но это ведь не так? Уж скорее это… откровение или типа того.
— Полагаю, да.
— И что? Значит, мне следует думать о нем как о машине, исполняющей неправильную программу?
— Возможно…
— Помогите мне разобраться, Том. Всякий раз, стоит мне начать думать, что я держу на поводке этого чокнутого ублюдка, вы подбрасываете мне новую бомбу.
— Вы спросили меня, на что похож мир Нейла.
Сэм была слишком настойчива, стараясь выжать что-нибудь действенное из парализующих волю к действию фактов.
Томас продолжил:
— Я пытаюсь объяснить вам, что он уже по ту сторону и ему кажется, что он увидел свой путь сквозь иллюзорное сознание. Пока я, как и вы, оплетен паутиной лжи, я могу лишь размышлять над тем, что не есть Нейл.