— Вся моя жизнь… — Томас замолчал, чувствуя престранную пустоту внутри.
Слишком много травм. Разрыв отношений уже ничего не значил. Томас ничего не чувствовал.
— Вся моя жизнь была ложью.
— Ну, наконец-то прозрел, — ответил Нейл.
Опустошенность. Неужели к этому все и шло? Умерщвление, но не тела — души.
— Ты ведь не ненавидишь меня, правда? — спросил Томас.
Нейл смотрел на него не моргая, глаза — две черные пуговицы в тусклом свете.
— Нет. И никогда не ненавидел. Даже когда мог.
— Тогда, значит, все это касается спора?
— Все касается спора, Паинька. Все.
В наступившем молчании вид у Нейла стал библейский — чопорный, величественный. Человек, перешагнувший границу того, что люди, пребывающие в спячке, называют рассудком. Казалось невозможным, что эти жуткие преступления были делом его рук. Невозможным и неизбежным. Нейл всегда поступал так. Путь его лежал от правил к святости, но все это он затем равно отметал, как паутину.
— Так что теперь? — спросил Томас.
— Мы спасем Фрэнки.
— Но я думал, что тебе до него нет дела. Почему вдруг Фрэнки стал что-то значить для тебя?
— Потому что он мой сын…
— А это что-то для тебя значит?
Нейл с любопытством посмотрел на него.
— Как ты думаешь, почему секс доставляет такое удовольствие? Потому что для нас это способ проникнуть в будущее, Паинька. Весь этот пыл. Весь этот смак. Ты, верно, думаешь, что наши гены магически воспроизводят два миллиарда лет информации? Секс это путь к выживанию, дружище. Кто ты, что ты — результат миллиарда соитий. Мы — трахающиеся механизмы…
— Какое все это имеет отношение к моему сыну?
Нейл пожал плечами:
— Я подключился к Фрэнки, когда Нора зачала от меня. Фрэнки — мое будущее, а я его прошлое — данные за миллиард лет! Мой мозг запрограммирован на его выживание.
Слова «когда Нора зачала от меня» были как удар в солнечное сплетение.
— Так вот в чем причина?! — воскликнул Томас.
— Нет, ты все еще не уловил. Никаких причин не существует, Паинька.
— Только поводы…
Нейл улыбнулся, как всегда улыбался, когда женщины предлагали ему себя, — так, словно это было подтверждением очевидной истины. Пройдя мимо конторки, он потянулся за пистолетом Джерарда. Томас попытался было крикнуть, но вместо этого только кашлянул. Он наставил на Нейла пистолет Сэм; казалось, рука его ходит ходуном.
Нейл остановился, обернулся к своему старому другу.
— Ты собирался помочь мне спасти моего сына, — напряженно произнес Томас.
Слова его прозвучали как крик, как мольба.
Нейл захлопал глазами:
— Нет. Я собирался помочь тебе спасти моего сына.
Взяв пистолет, он заткнул его за ремень.
Еще с Принстона это был обычный способ Нейла избегать конфронтации: притвориться, что ее не существует. Не избегая направленного на него, как луч прожектора, чужого осуждения, он просто вел себя наподобие актера второго плана.
«У людей аллергия к конфликтам, — говорил он. — Я просто провоцирую их на то, чтобы они не воспринимали это всерьез».
Он превращал чужое замешательство и страх в свое преимущество… Таков один из симптомов психопатии, не так ли?
Томас подумал о Синтии Повски, мастурбирующей осколком стекла.
«Что я делаю? Я не могу положиться на него. Он даже не…»
— Надо двигать, — отрывисто произнес Нейл. — Возможно, они уже близко.
Томас отрицательно покачал головой:
— Никто не знает, что ты здесь… Я их провел. — Он кивнул на два лежащих на полу тела. — Я знал, что не могу довериться им… знал, что они убьют тебя, поэтому и провел.
— Так это ты меня нашел? — спросил Нейл.
— Только потому, что ты сам захотел этого.
— О чем это ты?
— Ты отметил это место на моем постере… Точно так же, как написал интернетовский адрес на моей лампе.
— На постере? Ты имеешь в виду спутниковый снимок Земли?
— Да. Ты отметил на нем Климакс крестиком.
— Это не я, — покачал головой Нейл.
— Ну конечно, — скептически произнес Томас.
На мгновение показалось, что они все те же, только повзрослевшие, а спорят и ссорятся, как в юности.
— Это ты поставил там крестик. Что, не помнишь? Еще давно, в общежитии. Как раз тогда мы сняли двух цыпочек — как их: Сандра и Джинни или Дженни…
— Дженни, — сказал Томас.
— Помнишь? Ты еще распространялся о том, что «мир такая милашка»…
Томас поглядел на него в упор.
— Помнишь? — снова спросил Нейл.
Верно. Все чушь, дерьмо. Каждый квадратный дюйм его жизни.
Даже его откровения.
Какое-то время Томас только и мог, что сидеть и целиться в Нейла. Когда Нейл исчез в другой комнате, он остался в кресле и моргал, наведя пистолет на желтый свет в дверном проеме. Нейл вернулся с какими-то рюкзаками, вновь исчез и вновь вернулся — на этот раз с алюминиевыми ящиками. Томас с изумлением наблюдал, как дуло следует за Нейлом, не чувствуя, какую угрозу оно представляет, хотя ему постоянно мерещились расползающиеся кровавые пятна.
Опергруппа, сказал Нейл, прибудет с минуты на минуту, независимо от того, предупредила их Джессика — как он упорно называл Сэм — или нет. Рано или поздно они через спутник отследят координаты ее автомобиля, просто чтобы посмотреть, что она задумала. Все дело было в «окнах». Нет, не в операционной системе. В окнах времени. Точно так же, как мужчины отдавали предпочтение молодым женщинам, поскольку воспроизводящие окна тех были длительнее, оперативные группы так и тянуло к нерешительным идиотам, поскольку реакция тех была замедленной. Чтобы все вычислить и организовать, требовалось время…
Томас явно принадлежал к числу нерешительных идиотов.
Балласт.
— Что принимаешь? — резко спросил Нейл.
— Лоразепам, — ответил Томас.
Лучший друг перерыл один из рюкзаков и швырнул ему желтоватый пузырек с таблетками. Пузырек ударился Томасу в грудь и скатился на колени.
— Нейролептик, — пояснил Нейл. — Экспериментальный. Представь, что это «пептобисмол» для мозга.
— М-мне нужно… М-мне нужно, чтобы прояснилось в голове.
Мушка пистолета продолжала следить за Нейлом.
— Точно. Тебе предстоит поехать в Нью-Йорк и вытащить Фрэнки из больницы. И как можно скорее привезти ко мне.