– Не зря, – вступился за Макса Кирпич. – Он знает, где эти пальмы съедобные и финики.
– Никакие это не финики, – возразил Олег. – И форма другая, и вкус, и косточку есть можно, а у финика деревянная полностью.
– Тебе что, жалко фиником их назвать? – удивился Кирпич.
– Не жалко. Мне, если прямо сказать, не хочется к болотам подходить, а это придется делать, если вокруг не обойдем.
– У тебя ружжо что гаубица – не боись, – хохотнул Кирпич.
– Из винтовки этой не стреляли ни разу.
– Да не боись, машинка хорошая: обязательно выстрелит.
– Ну-ну…
– Болота с востока обойдем, – утешил товарища Макс. – К воде постараемся не подходить.
– Ящеры и без воды прекрасно бегают.
– Так еще у Максима двустволка имеется, – заметил Кирпич. – И вообще, при нас чистопородный масай с копьем – они там, в своей Африкании, с такими на динозавров охотятся. Я самолично читал в газете.
– А я в газете читал, что одна туристка в Египте от мумии забеременела, – и что дальше?
– Да у нас на поселке одна шалава вообще мамаше наплела, будто от святого духа залетела. Всякое в жизни бывает. Маса, ты на динозавров охотился?
Уже смирившийся с прозвищем негр обернулся и мрачно буркнул:
– Duto ki kinywa u punda [4] .
– Вот! Видишь! Говорит, что охотился!
– А мне кажется, он сказал что-то другое. По глазам видно.
– Ты африканского не знаешь.
– Ты тоже. И вообще – «африканского языка» не существует. Там много народов, и у каждого свой.
– Сильно умный? Да? Я и сам знаю. Но про негра этого совершенно точно известно, что он охотник хороший: рыбу на протоках колол огромную не один раз. Плохо, что дикий совсем и говорит непонятное. Но его даже готы не трогали – они таких горилл уважают.
– Ага. В итоге поколотили и связали.
– Так это из-за коровы – увел с острова. Там у Алариха целое стадо. Маленькое, правда. А большое фиг прокормишь: травы не хватит, а листья с кустов они жрать почему-то не хотят. И водорослей тоже не жрут. Интересно, почему Маса корову не прибил, раз охотник?
– Они не охотники, – вмешался Макс. – У них племена скотоводов.
– Да? А с копьем хорошо работает.
– Ну и охотиться они умеют, и вообще: масай становится взрослым, когда своими руками в одиночку убьет льва. Я такое слышал.
– Да ты что?! Серьезные парни…
Масай, шедший вслед за Максом, вдруг остановился, присел, указал пальцем на еле заметную борозду:
– Lile nyama [5] .
Все тоже остановились, Олег удивился:
– Чего это он?
– Говорит, что тут дрова кто-то заготавливал. Видишь, бревно волочили, – «перевел» Кирпич.
– Не бревно это. – Макс покачал головой. – След ящера. Такую борозду хвост оставляет.
– Вот теперь убедился? Я же говорил, что он охотник хороший, – довольно заявил Кирпич. – Уже следы начинает читать. Бродяга базарил, что у тритонов мясо – объедение, я бы попробовал, если дадут. Тут у болот травка одна растет интересная…
– Никакой наркоты! – жестко заявил Макс.
– Да я не о дури – че ты сразу завелся, как будильник! Зелененькие стебельки тонкие и вкус почти как у чеснока. Вот ее бы с мясом печеным или жареным – вкуснотища выйдет. Эй! Черный! Долго ты будешь в землю пялиться? Не видишь, белые люди хотят мяса!
Масай ничего не ответил – молча выпрямился, замер статуей, красноречиво уставившись в сторону заболоченной низины, что располагалась между холмами. Видимо, и впрямь охотник не последний, раз сразу вычислил, где располагаются основные запасы дичи.
К болотам приближаться не стали – без серьезных сил с хорошим оружием делать это неблагоразумно. Хотя на тему охоты следует подумать – если мясо гигантских варанов и впрямь такое недурственное, как расписывает Бродяга, то одной тушей среднего размера можно дня три всю ораву кормить, а то и больше.
Опасные места обогнули по границе бамбукового леса. Здесь его будто обрезало – дальше к холмам поднимались заросли кустарников с вкраплениями редких пальм и деревьев с широченными кронами на кривых ветвях. Среди ветвей порхали яркие птицы, из-под ног разбегались юркие ящерицы, на упавшей ветке встретился жук размерами чуть ли не в ладонь. Да уж, живности тут несравнимо больше, чем на оставленном острове, да и разнообразие впечатляет.
Расстояние, оцененное на глаз в пять километров, вылилось во все десять. Прошло два часа, прежде чем к источникам пара приблизились на дистанцию вытянутой руки. Даже здесь понять, что, собственно, происходит, было невозможно: древесная растительность осталась позади, зато кусты разрослись, ничего не стесняясь. Да еще какие кусты – куда ни глянь, сливаются в сплошную зеленую стену высотой метров шесть-семь. Листва ядовито-зеленая, густая – за такими стадо мамонтов можно укрыть, и пока не уткнешься лбом в хобот, не заметишь.
А еще напрягало обилие следов ящеров. Почва здесь была черная, жирная, рыхлая – отпечатывались они хорошо. Маса едва успевал их разглядывать, возбужденно лопоча что-то на своем наречии. Понять его было невозможно. Даже Бродяга и Кирпич, сносно умеющие общаться на суахили – почти официальном языке готов, не могли с ним разговаривать. Отдельные слова понимали, а вот смысл не доходил. Похоже, суахили для него не родной язык, и знает он его плохо, перемешивая чужие слова с привычными.
Под ногами зачавкало, и Макс, насторожившись еще больше, предположил:
– Похоже, к болоту подходим.
– Да откуда тут болоту взяться? – удивился Кирпич. – Вода вся внизу, а мы уже на второй холм подниматься начали.
Впереди отчетливо послышалось журчание.
– Видишь, Максу виднее, – усмехнулся Олег.
– Никто и не спорит – бугру с бугра всегда виднее. Просто интересно стало. Небось и здесь труб полно, как на нашем холме.
Как быстро обживаются люди: северный холм для Кирпича уже стал своим.
Через несколько шагов вышли к ручью. Точнее, едва в него не сверзились. Заросли как обрезало, и под ногами оказался провал глубиной в пару человеческих ростов и шириной метров пять. На дне его журчала вода, хотя разглядеть это было непросто – густой покров из пара был подобен непроглядному туману. В том, что внизу протекает нечто близкое к кипятку, сомневаться не приходилось – даже наверху складывалось ощущение, будто в баню попал. И еще ноздри резало неприятным запашком – аммиаком повеяло. Несильно, но если принюхаться, то заметно.