– Зачем? – не утерпел Ботан.
– Я не знаю. Посмотрите вокруг. Этот корабль в очень плохом состоянии. Он сломан. Судя по виду, находился почти целиком под водой некоторое время. Какие-то его системы еще действуют, но самопроизвольно, без экипажа. Он исчез – никого не осталось. Автоматика, работая без контроля, дает сбои. Один из результатов этих сбоев – ваше появление здесь. Другой – я. Мой мир тоже пострадал от действий корабля, и не один раз. Несколько веков назад у нас начали происходить плохие вещи. Время от времени происходит что-то вроде забора проб – Сеятели, наверное, таким способом анализируют состав атмосферы: исчезают в один миг миллионы кубических метров воздуха, вакуум с хлопком заполняется. Это, как правило, не приводит к неприятным последствиям. Хуже другое – в других местах, наоборот, появляется чужой воздух. Будто резкое дуновение ветра. С этим ветром приходят чужие микробы. Дистанционное воздействие на биосферу. Если раньше экипаж корабля действовал по принципу «не навреди разуму», то теперь это не соблюдается. Очень быстро началась первая эпидемия. Когда сумели разработать вакцину и побороть болезнь, вспыхнула новая – с совершенно другим возбудителем, таким же чуждым. Тяжелее всего прошла четвертая эпидемия – мы потеряли около тридцати процентов населения, прежде чем ее остановили.
Дина выразительно указала в сторону острова:
– Здесь нет свободы, но и у нас ее нет. Мой мир – это мир мониторинга атмосферы, зон карантинов, частых медосмотров и тщательного слежения за здоровьем не только своим, но и близких, соседей, знакомых. Достаточно кашлянуть на улице, чтобы твои планы резко изменились на ближайшие дни, а то и хуже. Моя старшая сестра четыре месяца провела в закрытом блоке, в одиночестве. Персонал заходил к ней в герметичных костюмах. Это крайне плохо отразилось на ее душевном равновесии. Мы с вами похожи внешне, но разные внутри. Нам трудно переносить одиночество в любых формах, и у нас отсутствует такое явление, как насилие. Мы хорошо себя чувствуем в окружении друг друга, для нас не тайна эмоции тех, кто рядом, а многие умеют раскрывать мысли. Ограничение свободы – тяжелый удар не только для тех, кто попал в закрытый блок, но и для медицинского персонала. После четвертой эпидемии, когда начали вводить эти строгие меры, появилось… На ваш язык это можно перевести как «движение», или «партия». Участники готовились к тому, что рядом с ними раскроется портал для забора воздуха и надо успеть в него попасть до хлопка. Предполагалось, что в таком случае человек попадет на корабль Сеятелей, в лабораторию. Там он объяснит экипажу, что их действия привели к страшным последствиям, и те немедленно примут меры. С каждый годом участников движения становилось все больше и больше. Когда я родилась, в нем было задействовано почти все население. Мы были готовы в любой момент сделать шаг. Я ходила по улицам с посланием к экипажу в кармане и приспособлениями, которые могли помочь в трудную минуту. К сожалению, полный набор был тяжел, так что обычно ограничивалась мелочами.
– И в такой момент рядом раскрылся портал? – догадался Макс.
– Проще. Мне даже не пришлось к нему бежать – прямо в нем очутилась. Даже не знаю, смогла бы сделать шаг, окажись он в стороне. Я по характеру не слишком решительный человек.
Макс был готов поспорить с последним утверждением, но перебивать Дину не стал.
– Технологии создателей корабля были ограничены световым барьером. Быстрее света они передвигаться не могли, производить перенос объектов из мира в мир со сверхсветовой скоростью тоже не получалось. Один шаг к порталу означает многое. Для меня прошел миг, а на моей планете, возможно, не одна сотня лет. Все, кого я знала: родные, близкие, знакомые – их уже давно нет. Я никогда их больше не увижу. Так же, как и вы своих. Мы не знаем всех миров Рассадника, но те, что известны, располагаются очень далеко друг от друга. После хлопка меня забросило во внутренние помещения корабля. Там было темно, и я сразу заметила следы сильных повреждений. Фонаря надолго не хватило, но у моего народа развиты способности, для вас редкие. Я могу ориентироваться без света. Мне пришлось несколько часов пробиваться к поверхности через затопленные и разрушенные отсеки. Иногда на этом пути попадались останки предшественников – я оказалась там не первой. У одного нашлась расширенная аптечка, и это спасло, когда очередной отсек оказался заполнен ядовитым газом. Но это не спасло против болезней – все помещения вокруг лаборатории были заражены разнообразными штаммами. Вероятно, именно там их выращивали. Я должна была умереть, но спаслась благодаря трясучке. Думаю, ее тоже вызывает какой-то искусственно созданный микроорганизм. Сеятели в своем желании помогать разуму зашли слишком далеко, придумав несовершенное лекарство и не сумев его удержать. Возбудитель трясучки справляется с любой инфекцией, поэтому у вас нет эпидемий, но зато есть ужасные побочные эффекты. Самый страшный из них – диксы. Выбравшись наружу, я заразилась, потому и выжила. А затем пришлось быстро уходить – рядом с выходом местами опасно повышен радиоактивный фон. Видимо, тоже результат повреждений.
– А где этот выход? – спросил Кирпич. – Никогда не слышал, чтобы кто-то пробрался в глубь архипелага.
– На крайнем севере этой половины корабля.
– Что значит «этой половины»?
– Корабль похож на диск, разрезанный на две части. Половинки отделены друг от друга, но скрепляются в нескольких точках. Не уверена, но подозреваю, что как раз на второй половине находятся азиаты и прочие люди вашего мира, которые никогда не встречаются в этой части корабля.
– Если корабль космический, то почему на нем плавающие буи, трубы с водой, холодильники и всякое такое? – удивился Ботан. – Ведь в космосе все это окажется в безвоздушном пространстве, а здесь многое явно приспособлено для работы в водной среде.
– Не знаю. Извините, но я не ученый – вы же видите, что мне слишком мало лет для серьезной профессии, и подробности про то, чем занимался экипаж, не могу знать. И даже наши ученые тоже знают немногое – увы, перед предками экипаж не отчитывался. Но на планетах они оставались подолгу, всегда в океане. Наверное, корабль при этом приспосабливали для исследований и работы в условиях моря – он превращался в остров. Система расселин всегда затоплена – видимо, так было изначально предусмотрено. К тому же биологические хозяева корабля – амфибии, им водная среда нравится. А еще во многих местах заметны повреждения. Лаборатория, в которой я оказалась, сильно разрушена. Там все мертво. Наверное, телепортация, когда уже запущена, отрабатывает перемещение без помощи оборудования. Меня выбросило в место, где не было ничего исправного. Там один лишь исковерканный металл. Наверное, был взрыв, и не один. На Большом острове тоже видны следы разрушений. Особенно в тех местах, где диксы устроили логова. Из пробоин и трещин, наверное, выходит какой-то газ, просачиваясь сквозь песок, что их привлекает. Место, которое вы называете «разрезанным куполом», очень похоже на описание внешних загонов, в которых экипаж держал агрессивных животных для исследований, а пирамидальные холмы – вероятно, упомянутые в летописях преобразователи биомассы. Если не ошибаюсь, они до сих пор работают в режиме поддержания почвенного слоя. Не будь этого, ливни бы давно смыли все с холмов до голого металла. Но помнишь, Максим, ту грязь в бурю? Откуда-то ведь она взялась – реками стекала. Возможно, там когда-то был огромный питомник или лаборатория. Не знаю. Сеятели много чего могли делать на поверхности корабля. На нашей планете они в тот раз пробыли долгие годы – времени хватало. Перед взлетом, наверно, убирали лишнее. Вот и здесь так же было. Но теперь все сильно повреждено и мало что продолжает работать. Думаю, была авария, или нападение, или что-то случилось с экипажем. Не знаю. Корабль всем казался вечным, но, как видите, это не так. Я даже начала подозревать, что всех убил возбудитель трясучки. Уж очень это необычный микроорганизм – ничего подобного у Сеятелей раньше не было.