– А вот и входная дверь, – на губах Цианана появилось слабое подобие улыбки. – Тук-тук-тук, Феникс дома?
Командор поднес к губам рацию. По закрытой радиоволне прозвучал сигнал сбора.
К люку со всех сторон ринулась штурмовая группа «якорей».
На этот раз операция должна пройти успешно. У них больше нет права на ошибку.
А ошибки и не будет. Цианан покосился на овчарку, поскуливающую над канализационным колодцем. Собака – не человек, ее нюх не обманешь, и ошибок она не допускает. Собаки, в отличие от людей, не подводят никогда.
«Отыщем. Догоним. Затравим», – Цианан чуть заметно улыбнулся. В голову лезли приятные воспоминания из прошлого.
* * *
Утренний туман рассеялся. Солнце светило ярко. На небе – ни облачка. Славная погодка для охоты!
Борзые захлебывались от лая и рвались с поводков. Дородный бородатый псарь в засаленном тулупе едва сдерживал собак.
– Все готово, барин! – на угодливой и красной от напряжения морде здоровяка появилась глумливая ухмылочка.
– Выпускайте! – махнул рукой Цианан.
Он был облачен в охотничьи одежды и сидел на горячем жеребце вороной масти, приплясывавшем от нетерпения. Правой рукой Цианан сжимал плеть. Здесь его знали как богатого и влиятельного помещика-самодура. Крепостные боялись своего барина. Но, как выяснилось, не настолько сильно, насколько следовало бы бояться.
Челядь открыла сарай и вытащила во двор строптивицу. Молодая простоволосая девка, прижавшись спиной к бревенчатой стене, в ужасе уставилась на собак. Избитая, зареванная, растрепанная, в простеньком сарафане – рваном и грязном…
Цианан поморщился. Теперь эта перепуганная деревенская дуреха вовсе не казалась ему привлекательной. Цианан даже не понимал, чем она вообще ему приглянулась. Впрочем, это уже не важно. Важно то, что девка воспротивилась, когда барин потащил ее в опочивальню. Более того, она попыталась сбежать. Неслыханное дело! За такое неповиновение крепостных людишек следовало наказывать по всей строгости. Чтоб впредь другим неповадно было.
Над наказанием Цианан думал недолго. Он приехал сюда поохотиться, но ведь не для всякой охоты нужен зверь. Человек тоже вполне сгодится.
Цианан подъехал к строптивице, чуть не придавив ее конским крупом к стене сарая. Стоявшие вокруг мужики и бабы молча отводили глаза. Два или три лизоблюда по-холуйски захихикали.
– Ну? И чего встала? – поигрывая плетью, обратился Цианан к девке. – Беги, голуба, – он кивнул на открытые ворота подворья. – Хотела сбежать – так беги.
За воротами раскинулся небольшой лужок и золотилось пшеничное поле. Сразу за полем начинался лес.
– Пока не добежишь до леса, псов спускать не буду, – пообещал Цианан. – А там, за лесом, – речка, болота. Будешь бежать быстро – может, еще и спасешься.
– П-п-пощадите, барин! – захныкала девка. – Пощади-и-и-те!
Однако запоздалые раскаяние и покорность не трогали сердце Цианана. Им уже завладел охотничий азарт.
– Беги! А то ведь псарь долго собак держать не сможет. Глянь, как с поводков рвутся, родимые.
Лай звучал все громче и злее.
– Барин! Пожалуйста! Христом-Богом молю!
– Пшла, сказал!
Плеть свистнула в воздухе и стеганула девку. Та взвизгнула, дернулась в сторону и, подобрав подол, в панике бросилась с подворья. Над травой, еще покрытой утренней росой, замелькали голые ноги.
«Может, раздеть ее надо было для смеха? – лениво подумал Цианан, глядя, как жертва вбегает на пшеничное поле. – Хотя нет, так лучше. В юбках бежать труднее».
Псарь уже вывел собак со двора. А может, они сами вытащили его за собой. Борзые аж хрипели от лая. Цианан, тронув коня, тоже выехал за околицу.
Беглянка оступилась. Скрылась на миг в пшенице. Вскочила на ноги снова. Оглянулась. И побежала дальше с еще большей прытью.
Конечно, Цианан не стал ждать, пока девчонка перебежит поле. Вот еще! Гоняйся потом за ней по лесам и болотам.
– Спускай псов! – велел он.
– Ату! – псарь незамедлительно выполнил приказ барина.
Полдесятка борзых пересекли луг и нырнули в пшеницу. Травля началась.
– Ату! Ату! Ату! – неслось над полем.
За плечами у молодой крестьянки будто выросли невидимые крылья: с такой скоростью она бежала к лесу. Но собаки все же оказались быстрее.
Псы настигли девку на пригорке возле самой лесной кромки. Раздался истошный визг. Видно было, как полетели клочья разодранного сарафана. Бегущая девка упала и, отбиваясь от собак, скатилась обратно в пшеницу. Крики жертвы стали громче и пронзительнее.
А Цианан уже гнал коня в поле, сминая копытами зрелые колосья. Очень хотелось посмотреть на происходящее вблизи.
Где-то сзади бежал псарь.
– Ату! Ату! – все еще звучали его ненужные уже команды.
– Тревога! – резанул по ушам чей-то дикий крик.
Дмитрий, лежавший в своем закутке, сначала не понял, что происходит. Вольные заметались по лежке, хватаясь за оружие.
Дмитрий тоже машинально схватил свой нож с «тленом» и, заметив Метиса, бросился к нему:
– В чем дело, Метис?
– Мертвяки в коллекторе!
– Откуда?
– Почем я знаю? – тряхнул головой Метис. – Идут толпой. Впереди – собака.
– Собака? – удивился Дмитрий. – Какая еще собака?
– Живая, мля! Ее одну наши тепловизоры и засекли. От остальных – только лучи фонариков и силуэты с обычных камер.
– Приготовиться к эвакуации! – грянул по лежке голос Костяна.
Вольные уже распихивали по сумкам емкости с «тленом», оружие, тепловизоры, фонари.
Костян сунул в один из баулов свой ноут и вытряхнул из корзины для мусора «банк» лежки. Из-за спешки или из-за того, что купюры были плотно утрамбованы, получилось не очень удачно. Часть денежного дождя просыпалась «мимо кассы». Банкноты, причем не из мелких, зашуршали под ногами. Тратить время на то, чтобы их собрать, Костян не стал.
Все остальное – одежда, запасы провизии, спальники и прочее барахло – тоже оставалось в лежке.
– Уходим через запасной выход в метро, – отдавал последние распоряжения Костян, – там рассеиваемся.
Наверх поднимаемся по одному. Залегаем в заимках. Никаких контактов между собой и внешним миром. Все ждут моего звонка. Если я о себе не заявлю в течение недели – встречаетесь у Трех Вокзалов и сами решаете, как быть дальше. Катя, пригляди за Стасом. Метис, Кош, вы – со мной – к часовым. Прикроем отход и уведем погоню.
Взгляд Костяна скользнул по Дмитрию. Секунду старшой сомневался. Потом тряхнул головой: